Леонид Юзефович - Журавли и карлики

Всюду кучками и большими массами тесно стояли люди. Между ними пробирались другие, еще не нашедшие своего места или ищущие чего-то совсем иного, как Шубин. Чем дальше от Белого дома, тем сильнее ощущалось это непрерывное молчаливое движение. На глазок народу собралось тысячи три-четыре, в основном мужчины. Женщин было много меньше, зато их голоса ярче выделялись в общем гуле. Лишь изредка в безоружной толпе мелькали специфически упакованные ребята с акээсами и запасными магазинами в подсумках. Парни с гитарами встречались едва ли не чаще. Ни одного пьяного Шубин не заметил. Пока он пробирался на противоположный конец площади, его пару раз нечаянно толкнули и тут же извинились. Настроение царило возбужденное, но не злобное, скорее радостно-приподнятое, как в крепости, где все свои среди своих, а осаждающие сами находятся в кольце врагов, которые вот-вот придут на помощь осажденным.

Группы идейных единомышленников собирались каждая под своим знаменем. Доминировали красные всех оттенков, от алого до багрового, но попадались и черно-красные, и черно-бело-золотые, и андреевские, и вовсе экзотические, непонятных расцветок, с таинственными аббревиатурами и значками. Вопросов не вызывала разве что баркашовская «Богородичная звезда». При полном безветрии знамена висели скучно. Чтобы взбодрить их, знаменщики резко поводили древками, как рыбаки поддергивают удилища, переводя наживку на новое место в надежде, что там им улыбнется удача.

Баррикаду напротив гостиницы «Мир» охраняли симпатичные ребята под красно-голубым флагом с надписью «БКНЛ». Шубин поинтересовался, что это означает. Ответили охотно: «Братство кандидатов в настоящие люди». Они ночным поездом прибыли из Харькова защищать конституцию, а заодно проверить себя в экстремальных условиях. Все были в видавших виды стройотрядовских штормовках, с рюкзаками, котелками, палатками, спальниками. Кто-то хлопотал по хозяйству, остальные обучались приемам уличного боя под руководством ясноглазого крепыша в лыжной ветровке.

– Они с дубинками, – говорил он, – значит, строимся в две линии. Первая действует прутьями, вторая сзади перехватывает дубинки над головами первой шеренги.

Ассистенты картинно демонстрировали, как все будет происходить на практике.

Мимо, свысока поглядев на эту самодеятельность, прошагал человек в перетянутом ремнями камуфляже, со свисавшим из-под погона собачьим хвостом, изображавшим, видимо, волчий. На одном погоне разместился черный двуглавый орел, на другом – красная пентаграмма. Фуражку на голове заменял малахай. Это, как догадался Шубин, был солдат будущей евразийской империи, гроза атлантистов. Неизвестного происхождения орденская звезда с лучами самоварного золота горела у него на груди. В руке он держал дипломат.

Наперерез ему под хоругвями, слегка вразброд, двигалась процессия из двух-трех десятков бородатых мужчин и казаков с лампасами разных казачьих войск на галифе. Кое-кто был в галунных погонах при полевой форме. В той России, которую они потеряли, за такое сочетание их в два счета упекли бы на гауптвахту. Впереди шел священник с кадилом, за ним женщины в платочках и длинных черных юбках несли иконы.

Шубина прибило к группе научных сотрудников из Черноголовки. Один объяснил, что дважды в день, утром и ближе к вечеру, Белый дом по периметру обходят крестным ходом, очерчивая вокруг него заповедное пространство.

Другой сказал:

– Что такое бог? Единое информационное поле планеты.

Третий, продолжая разговор, чье начало Шубин не слышал, обратился к первому:

– Любой обыватель по природе своей государственник. Русский – тем более.

– Не надо, – возразил тот, – идеализировать маленького человека. В перестройку этот пушкинский бедный Евгений сам стал гоняться за Медным всадником, а мы, дураки, радовались.

Неподалеку бросались в глаза люди с собаками на поводках. Рядом двое бородачей колдовали над японским магнитофоном «Хитачи». Состоявшая при них толстая девушка рассказывала всем интересующимся, что они будут записывать на пленку собачий лай. При штурме, включенная через усилитель, такая запись окажет психологическое воздействие на идущих в атаку омоновцев.

Для решения этой задачи требовались псы покрупнее, но их было недостаточно, все больше пудели и болонки. Те немногие, что имелись в наличии, жались к хозяевам и лаять не хотели. Время от времени девушка объявляла в мегафон:

– Внимание владельцам собак! Убедительная просьба пройти со своими питомцами в расположение второго взвода Южного района.

Вблизи Шубин отметил, что не такая она и толстая, просто поддела под куртку побольше свитеров, чтобы не застудиться на ночном дежурстве.

Дальше немолодой мужчина просевшим, но все равно фигуристым профессиональным баритоном пел:

Лихой дедок с гармошкой на пузе попробовал ему подыграть. На него зашикали, и он затих. Все понимали, что тут нужна другая музыка.

Одновременно с балкона Белого дома вещал очередной оратор:

– Согласно Конституции, статья 121 б, при попытке роспуска Верховного Совета и Съезда народных депутатов Российской Федерации президент Российской Федерации автоматически лишается власти. Власть переходит к вице-президенту, и в течение трех месяцев должны состояться досрочные выборы нового президента, при этом прежний президент утрачивает право выставлять свою кандидатуру на пост президента Российской Федерации…

Стационарная техника разносила эту речь во все концы площади. Баритон, однако, не умолкал, вслед за барабанщиком и трубачом из гроба поднялся мертвый император. Гармонист вылез опять, но его быстро заткнули. Тяжелая уступчатая мелодия достигла апогея. У певца налилось кровью бледное от авитаминоза лицо. Он пел, обращаясь к наклеенному на картонку и украшенному лепестками елочной фольги портрету Сталина. Его благоговейно прижимала к себе старуха в есенинском шушуне. Слушатели все прибывали, в их слитном молчании ощущалась грозная мощь народа, рожденного среди снегов для ужасов войны. Шубин сам был его частью, и мурашки шли по спине от величия минуты, в какие бы одежды она ни рядилась и что бы ни обещала завтра. Деревянные старцы уступили власть говорливым умникам, вслед за их эфемерным торжеством пришло время тихих упырей и улыбчивых прохиндеев, а теперь наступал праздник униженных и оскорбленных, тоже, видимо, недолгий. На зов подземной трубы бесправные парии вставали из-под развалин гибнущей империи. Об этом мечтали герои его перестроечных очерков – эсеры и анархисты, которых потом первыми поставили к стенке.