Борис Акунин - Ф. М. Том 2

— Весьма может быть.

— Во всяком случае, попрошу передать сказанное Авдотье Романовне. Иначе принужден буду добиваться свидания личного, а стало быть, беспокоить.

— А если я передам, вы не будете добиваться свидания личного?

Свидригайлов раздумчиво поглядел в потолок, будто не решил еще, как поступит в таком случае.

В эту-то минуту затишья в беседе дверь приоткрылась, и в нее просунулась физиономия Разумихина.

— Ба, да ты не спишь! — воскликнул он, растворяя створку. — И гость у тебя…

Он с любопытством глядел на Аркадия Ивановича, тот же отвечал ему взглядом очень неприязненным, даже вызывающим и не сделал ни малейшей попытки приподняться со стула.

— Это помещик Свидригайлов, — сказал Раскольников. — Тот самый.

Разумихин тотчас же переменился в лице и воззрился на Аркадия Ивановича с такой свирепостью, что в комнате положительно запахло грозой.

— Вот он, мой истинно счастливый соперник, а вовсе даже не Лужин, — обратился Свидригайлов к Родиону Романовичу, не спуская, однако глаз с Дмитрия. — Знаете вы это иль нет? Только ничего у него не получится, я Авдотью Романовну лучше ихнего знаю. Уж коли пообещала, слово назад не возьмет.

Весь набычившись, Разумихин глухим голосом спросил:

— Что он тут у тебя делает?

— Хочет, чтоб я его с Дуней свел, десять тысяч ей сулит. — Раскольников с любопытством переводил взгляд с одного на другого. — Я его за то сумасшедшим обозвал.

— Он не сумасшедший, он подлец! — взревел Дмитрий. — Я его вон вышибу!

И, бросившись на Свидригайлова, стащил его со стула. Однако дальше дело не пошло. Сколько Разумихин ни пытался сдвинуть Аркадия Ивановича с места и подтащить к двери, ничего не выходило, не взирая на всю медвежью силу студента. Свидригайлов стоял как вкопанный в землю, и плечи его, в которые вцепился Разумихин, твердостью, пожалуй, не уступили бы железу.

Раскрасневшийся, с выступившими жилами на лбу, Дмитрий, наконец, опустил руки.

— Вы может быть на кулачки со мной намереваетесь? — учтиво осведомился Аркадий Иванович. — Не утруждайте себя. Побить меня можно, но вашей силы, впрочем очень изрядной, на то недостанет. Я ведь в прошлом карточный шулер, и бит неоднократно, так что большой опыт имею. Могу с точностью сказать, что таких молодцов, как вы, для меня понадобится трое, а вот таких, — он кивнул на Родиона Романовича, — человек восемь, если не девять.

— И вправду здоровый, черт, — пробормотал сконфуженный Разумихин.

Свидригайлов все тем же тоном продолжил:

— Ну а коли, будучи представителем образованного сословия, пожелаете разделаться со мной по-благородному, через дуэль, то и этого вам не посоветую. Семь лет безвылазно в деревне просидел, насобачился по лесным орехам стрелять, от скуки-то. Вот из этого предмета. — Он вынул и показал шестизарядный револьвер «лефоше», а затем спрятал обратно в карман. — Да и что я вам дался? Вы бы лучше Лужина Петра Петровича удавили, ведь это ему приз достается, не мне.

— Послушайте, петухи, а подите-ка вы оба вон, — сказал Раскольников, поднимаясь с дивана — Надоели. Да и пора мне.

Он надел свое пальто-балахон, сняв его с гвоздя (другой верхней одежды нигде видно не было), взял с подоконника кусок черного крепа и повязал на рукав.

— Подите, подите, — повторил он. — Мне на поминки надобно.

— К раздавленному чиновнику? — проявил неожиданную осведомленность Аркадий Иванович. — Я с вами.

Родион Романович удивился:

— Вас разве пригласили?

— Нет. Но желаю оказать несчастной семье посильную помощь.

С полминуты Раскольников испытующе глядел на помещика, словно пытался разгадать, в чем тут каверза.

— Правда поможете? У них совсем плохо. Ни гроша и надежд на улучшение никаких.

Свидригайлов пожал плечами:

— Деньги-то у меня имеются, не все ль равно на что потратить?

— Хорошо. Идемте. Прощай, Разумихин.

— Ну уж нет! — вскричал Дмитрий. — Как бы не так! Черт вас знает, о чем вы промеж собой сговоритесь!

Так втроем и отправились.

У Мармеладовых готовились к приходу гостей. Всё семейство покойного чиновника, с нынешнего дня нашедшего вечный покой на одном из беднейших городских кладбищ, ютилось в проходной комнате в десять шагов длиной. Огромная квартира эта, как и апартамент госпожи Ресслих, вся состояла из длинной анфилады больших и маленьких помещений, так что в привилегированном положении среди многочисленных жильцов состоял один лишь господин Лебезятников, который занимал две удаленнейшие от входа комнаты, прочие же обитатели, люди самого скромного пошиба, принуждены были мириться с вечно незапертыми дверьми и хождением посторонних взад и вперед. Из всех этих клеток Мармеладовы ютились в наихудшей, располагавшейся сразу у входа и в прошлые, более благополучные времена этого Вавилона очевидно исполнявшей роль прихожей.

Вся убогая наружность комнаты просматривалась прямо из сеней. Через задний угол была протянута дырявая простыня. За нею, вероятно, помещалась кровать. В самой же комнате было всего только два стула и клеенчатый очень ободранный диван, перед которым стоял старый кухонный сосновый стол, некрашеный и в обычное время ничем не покрытый, но сегодня по случаю печального торжества вдова Катерина Ивановна застелила его простыней и расставила поверху разномастные приборы, которые собрала по всей квартире.

Это была ужасно похудевшая женщина, тонкая, довольно высокая и стройная, лет тридцати, еще с прекрасными темно-русыми волосами, но с красным чахоточным румянцем на щеках. Она и всегда-то была взвинчена, постоянно находясь в некоем клокотании, то и дело выливавшемся в крик, слезы или истерику, но после произошедшего несчастья совсем сделалась не в себе. Поминутно покашливая, она еще больше растравляла больное свое горло, ибо не могла молчать и минуты: велела хлопотавшей тут же Соне переставлять с места на место тарелки, вступала в перепалки с проходившими через комнату соседями и покрикивала на детей своих, которые рядком сидели на диване и не сводили глаз со скромного угощения, должно быть, казавшегося им сказочным пиром.

Падчерица поглядывала на Катерину Ивановну с жалостью и страхом, ибо, зная характер мачехи, уж предчувствовала, что нелепая затея с поминками, на которые ушли все полученные от Раскольникова деньги, добром не закончится.

— Дура, дура бестолковая! — раздражительно кричала вдова на Соню. — Приборы толком разложить не умеет! В благородных домах вилку кладут вот так, а ложку вот этак, и тут бы еще батистовую салфеточку кувертиком свернуть, да где взять салфетки… Не так, не так, дай я! — тут же отпихивала она девушку костлявым локтем. — Ничего без меня не можешь! Вот умру я, недолго осталось, как ты с сиротками управишься? Братика побираться пустишь, а сестренки, как ты, на панель пойдут?