Елена Толстая - Фартовый человек

– Иван Васильевич! – взмолился Юлий. – Не надо совсем уж дураком меня выставлять. Вы же не верите в Фартового человека!

– Зато верят многие другие. А идеи, овладев массами, превращаются в материальную силу, – сказал Иван Васильевич.

Раевский был задержан, разоблачен и приговорен к расстрелу. На судебном процессе Фаина упала в обморок, а доктор Левин во время дачи показаний плюнул обвиняемому в лицо. Об этом, без особых подробностей, писали в «Красной газете».

Марусю все жалели, даже корреспондент. Бывает такое невезение: вроде ничего дурного в жизни не сделаешь, а войдешь в квартиру не вовремя, попадешься на глаза кому не надо – и все, прощай, молодая жизнь. Бедная Маруся…

– Как вы могли, простите за выражение, купиться на такую дешевку? – сердился Иван Васильевич, рассматривая бумаги, которые лежали перед ним на столе.

Человек, сидевший напротив следователя, выглядел сконфуженным. Совершенно было очевидно, что человека этого одурачили впервые в жизни и что этот новый опыт для него и странен, и тягостен.

Он развел руками:

– Все выглядело очень убедительно.

– Гражданин Аникеев, – сказал ему следователь, – давайте еще раз, по порядку. Вы даже не заподозрили, что действует банда?

– А вы бы заподозрили? – горячо возразил Аникеев. – Будь вы на моем месте?

– Я не ювелир и никогда им не был, – заметил Иван Васильевич. – Поэтому, очевидно, вы правы: у нас с вами разный склад ума и характера. Вы склонны проявлять подозрительность в одном отношении, я – в другом.

Аникеев обладал приятной наружностью такого рода, которая появляется у людей, никогда не сталкивавшихся с настоящей нуждой, заставляющей и агнцев напяливать волчью шкуру. Аникеев же всегда оставался упитанным, хорошо ухоженным овном. И не намеревался изменять свое обличье и впредь. Насилие, учиненное над ним бандой Пантелеева, было грубейшим посягательством на этот священный принцип, и Аникеев чувствовал себя растерянным, едва ли не оскверненным. Он даже не возмущался.

– С этими новыми властями никогда ведь не знаешь заранее, – сказал он. И тотчас покраснел, спохватился: – Виноват, я, кажется, вас задел.

– Отчасти я представляю новую власть, – согласился Иван Васильевич, – поэтому впредь рекомендую вам быть осмотрительнее в высказываниях. Вы хотели сказать, что намерение группы сотрудников ГПУ произвести обыск на вашей квартире не вызвало у вас удивления?

– Да.

– Почему?

– Потому что я богат, – просто сказал Аникеев.

– Резонно, – вздохнул Иван Васильевич. – А никакими незаконными делами вы, случайно, не промышляли? Скажем так, прибавочно к основному занятию?

– Что считать незаконными делами? – ничуть не смутившись, ответил Аникеев. – Вчера что-нибудь считалось почтенным занятием, а сегодня за то же самое арестовывают и топят на барже посреди Невы… Как можно предугадать? Как вам уже известно, я ювелир. Продажа и покупка ювелирных украшений.

– И больше ничего?

– Ничего-с, – отрезал Аникеев.

– Откуда же в таком случае подспудное чувство вины перед новой властью?

Аникеев отмолчался.

Иван Васильевич сказал:

– Ну хорошо. Оставим тонкости классовой борьбы в целом и вашего душевного устроения в частности и вернемся к фактам.

– Факты, – сказал Аникеев, – таковы. Посреди дня в мою квартиру в Чернышевом переулке позвонили. Домработница Стефания Ломакина открыла дверь. Вошли двое. Одеты чисто. У одного френч, у другого кожаная куртка. У обоих фуражки военного образца. Предъявили документы.

– Гражданка Ломакина посмотрела документы?

– Гражданка Ломакина вчера как из деревни и к тому ж неграмотная, – сказал Аникеев. – Запугать такую ничего не стоит.

– А они запугивали?

– Нет, напротив. Любезно ей показали печать и подпись самого товарища Дзержинского.

– Понятно, – сказал Иван Васильевич. – Положим, гражданку Ломакину убедить оказалось нетрудно вследствие ее неграмотности, но вы-то!

– А что я? – пожал плечами Аникеев. – Они и мне эти удостоверения предъявили. Я посмотрел – что я понимаю? Подпись, печать. Агенты ГПУ. И предписание у них с собой имелось. Мол, товарищам Рейнтопу и Пантелееву предписывается произвести обыск на квартире гражданина Аникеева, поскольку, по имеющимся сведениям, у него, то есть у меня, много золотой валюты, поскольку он, то есть я, имеет сношения с заграницей.

– А вы имеете? – спросил Иван Васильевич.

– У меня племянница в Сербии, – ответил Аникеев нервно. – Уехала сразу в семнадцатом году.

– Бежала от гнева революционного народа? – поинтересовался Иван Васильевич.

Аникеев вытер лоб платком, подышал, широко раздувая ноздри, и ответил наконец:

– Какое там – от гнева… За любовником она бежала, понимаете? Семейная трагедия, можно сказать.

– А кто ее полюбовник?

– Один офицерик, – сказал Аникеев презрительно. – Влюбилась без памяти, отца-мать и слушать не стала, тем более – дядю. А тут – такие события в стране. Она и сбежала. Что с ней там теперь?

– Что, и писем не пишет?

– Пишет, – нехотя сказал Аникеев. – Полный рай у нее там. В шалаше. Подумывает перебираться в Париж. Офицерик на ней обвенчался, а теперь ходит кислый, денег заработать не может, плетет какие-то заговоры в пользу покойного государя императора…

– Ясно, – сказал Иван Васильевич.

Аникеев посмотрел на него недоверчиво.

– Что вам ясно?

– Что семейная трагедия… Продолжайте про ограбление.

– Я прочитал все бумаги, – сказал Аникеев, – подделки не заподозрил. Держались грабители очень спокойно и доброжелательно. Им понравилось, что я готов сотрудничать. Я всегда сотрудничал с властями, между прочим, – прибавил Аникеев. – Хотя вы, вероятно, считаете, что это не относится к делу.

– К делу относится все, – ответил Иван Васильевич.

– Они произвели обыск, забрали золотую валюту и ювелирные украшения, которые, как они сказали, числятся в розыске.

– А вам случалось приобретать краденое?

– Опять же, что считать за краденое… Положим, нечто экспроприировали у буржуя, а потом этому буржую вследствие новой экономической политики вернули права. И вот теперь кому по законности принадлежит украшение? Экспроприатору или прошлому владельцу? Или другой случай. Принесут и скажут, что, дескать, унаследовали. А потом выясняется, что попросту украли. Так ведь тоже бывает.

– Да, – согласился Иван Васильевич. – Бывает абсолютно все. Итак?..

– В общем, они сложили в корзину все деньги и драгоценности, оставили у меня протокол обыска, расписались… Ну и ушли.

– Когда вам пришло в голову, что вас попросту обокрали? – спросил Иван Васильевич.

– Спустя пару часов, – ответил Аникеев. – И не то чтобы какие-то определенные факты, а просто детальки… Например, когда они вошли. Помню, я смотрел их документы, а они рассматривали меня с каким-то насмешливым любопытством. Тогда-то я счел это просто классовым признаком.