Елена Арсеньева - Сестра брату своему (Софья Алексеевна, Россия)

Князь Василий Голицын, единственный из всех бояр, сначала не пошел на поклон к новому царю, уехал в свою подмосковную, но в конце концов отправился-таки в Троицу. Последнее унижение было для него напрасным: с полпути его завернули в ссылку, в Пустозерск. В дороге его нагнал посланник от Софьи – с последним, утешительным письмом и деньгами. Это было все, что она могла сделать в память давней любви. Позднее она узнала, что дальше Мезени Голицын не уехал за тяготами и дальностью пути. Там ее князь и остался избывать свой ссыльный век.

А сама Софья…

Софью царь Петр отправил в Новодевичий монастырь. Убить ее было нельзя, да и наказать слишком строго невозможно: жди тогда набата и бунта стрелецкого, она все-таки правительница была, царевна. Петр это прекрасно понимал, знал, какую буйную, неуправляемую силу пытается сдержать в своих руках. Он только и ждал случая, чтобы уничтожить стрелецкое сословие как таковое, только и искал возможности окончательно уничтожить старшую сестру, которая так долго отстраняла его от желанной власти. Однако повода для сего у него никак не находилось. Если бы хоть какой-нибудь заговор устроили… Но не устраивалось никакого заговора, хоть ты тресни! И даже попытку нескольких стрельцов подрыть подкоп в келью царевны раскрыли слишком рано: они только-только начали рыть, сама же Софья об их попытке и вовсе не знала. Петр потом сильно гневался, что копателей переловили преждевременно, не дали им дорыться до монастыря. Слишком ретивых служивых, которые схватили стрельцов, казнили вместе с ними.

И тогда Петр, прилежный ученик – он ведь и в самом деле учился всему, чему мог, где мог и у кого мог, благодаря чему и стал великим государем, – вспомнил урок того кровавого майского дня. Вспомнил уроки старшей сестры по устройству стрелецких бунтов…

В 1698 году Петр уехал за границу, оставив у власти князя-кесаря Федора Ромодановского. В это время четыре стрелецких полка взбунтовались тяжелыми условиями службы. Полковники связались с постельницами и другими прислужницами Софьи. После этого в полках начали читать письмо царевны с призывом ко всем стрельцам прийти в Москву, чтобы поставить ее снова на царство. Никому и в голову не всходило поразмыслить, подлинное это письмо или подложное, зато всем было известно, что бывшая правительница тосковала в заточении. Уж наверное, она хотела выбраться на волю и воротиться на трон!

Мятеж кончился полным разгромом стрельцов под Воскресенским монастырем. Боярин Шеин, победитель, подводил под пытку каждого, схваченного в плен, домогаясь свидетельств против Софьи, однако стрельцы молчали о ней. Даже о тех письмах, чтение которых сами слышали, молчали. Примчался из заграницы алчущий крови Петр и возобновил следствие. Ему нужно было, чтобы Софья оказалась замешана в этом деле! От стрельцов перешли к допросам женщин царевны, но даже вымученные пытками признания их были неубедительны.

Петр сам явился допрашивать сестру. Софья держалась с таким достоинством, каким не обладала даже во времена своего недолгого царствования. Сказала только, что письма, кое стало причиной к розыску, она никому не писала и не посылала, тем паче в стрелецкие полки. А что ее звали на престол, так разве это дивно? Она ведь была правительницей несколько лет… за малолетством своего брата Петра. Разве он забыл?

«Брат Петр» ничего не забыл и ничего не мог поделать против сестры, хотя изводил стрельцов пытками. Их единодушное молчание казалось ему сговором, запирательством… Где ему было знать, что стрельцы таким образом отдавали долг той, которую предали девять лет назад!

В последнем порыве ярости и мстительности Петр велел повесить вокруг Новодевичьего монастыря 195 стрельцов, и мертвые глаза их смотрели в окна кельи Софьи пять месяцев сряду.

По приказу Петра царевну постригли в той же обители под именем инокини Сусанны. Возле монастыря стоял караул из сотни солдат. Посещения сестер-царевен были разрешены только дважды в год. Выходить инокине Сусанне никуда не велено, переписку ни с кем вести не велено, слушать пение певчих не велено – сестры в монастыре довольно хорошо поют!

Может быть, если бы она повинилась, если бы попросила прощения, пала бы в ноги…

Гордыня, говорят, смертный грех. Она так не думала.

Софья думала о другом. О том, например, что не вправе искать добра в саду, в котором сама сеяла только зло. Она желала унижения, поражения, смерти брату – дивно ли, что он желает ей того же? Какою мерою мерите, такою и вам отмерится… Окажись Петр в ее руках, она бы его не пощадила. Еще спасибо, что он по мере сил своих щадил ее женское достоинство. В конце концов, он оказался достойным противником этой женщине, которая была сильнее всех своих мужчин, вместе взятых.

Но разве сие справедливо?!

А впрочем, Софья прекрасно понимала, что не дождется от жизни справедливости. Справедливость – тоже для мужчин! Как и власть, за которую она так сражалась.

Ее не морили голодом – Петр отпускал на содержание достаточно денег. А впрочем, жизнь узницы-монахини была уже кончена, смерть ее оставалась лишь вопросом времени. Но она была слишком горда, чтобы дать ненавистному брату одержать над собой верх. Да, она утратила сначала полную власть, потом и остатки ее, но все же над собой она еще властна…

Единственное, чем инокиня Сусанна могла доказать гонителю свою непокорность, было – накануне смерти принять схиму. Вновь нареченная схимонахиня Новодевичьего монастыря стала зваться Софьей, вернув себе хотя бы собственное имя – против воли и власти Петра.

Вот как она поступила, а потом покинула наш бренный мир.

Здесь: воздух.

Намек на низкое происхождение Нарышкиных, дворянство которых насчитывало к тому времени всего двести лет, что считалось очень недолгим, а боярство им вообще было пожаловано лишь царем Алексеем. (Прим. автора.)