Елена Арсеньева - Сестра брату своему (Софья Алексеевна, Россия)

Но за все за это можно было бы Господа благодарить, окажись неудачный поход единственной бедой, обрушившейся на голову Софьи…

«Боже ж ты мой, да почему я должна все делать сама, сама? – порою думала она в полном отчаянии. – Да неужто нет на свете, кроме Федора Шакловитого, нормальных мужиков, на которых можно положиться?!»

Вот, например, ее замысел с рождением наследника у брата Ивана… Ничего не скажешь, выбрал он себе в жены справную девку, которая по-хорошему должна была безотказно рожать да рожать, но уже четыре года Прасковья Салтыкова не беременела, а в конце концов призналась, что невозможно забеременеть от мужа, который не… не спит. Вернее, только спит, а более ничего не делает. Пришлось Софье и это устроить, приведя на должность государева спальника молодого дворянина Василия Юшкова, который был известен своими чрезъестественными мужскими качествами. А Софье представил Юшкова Федор Шакловитый (ибо, как говорят на Волге, рыбак рыбака далеко в плёсе видит). И что же? Даже от сногсшибательного Юшкова Прасковья рожала только девок! Прекрасный военный маневр Софьи пропал втуне. А между тем ненавистный Петр…

А между тем ненавистный Петр подрастал. Софья так боялась мальчишки, что хотела знать о каждом его шаге. И ей исправно доносили: вот Петр окружил себя потешными войсками, вот забавляется с ними военными игрищами, сооружает земляные крепости и разыгрывает взятие их, вот увидел старое, еще при царе Алексее Михайловиче строенное, заброшенное судно «Орел» и захотел настроить еще судов…

Это все были игры, игры буйного подростка, которые только отвращали от него сердца степенного и медлительного русского народа. Ну можно ли всерьез почитать долговязого, буйного недоросля как царя? Нелепы его попытки появиться на заседаниях боярской думы, глупо желание требовать докладов от хранителя государственной печати князя Голицына, смешно ведет он себя с иноземными послами…

Софья смеялась над Петром и вслух, и про себя. Однако она, привыкнув с полувзгляда оценивать мужчин, забыла о женщинах. Забыла, что мачеха Наталья Кирилловна вовсе не была той глупой клушей, какой очень хотела бы ее видеть правительница. Наталья Кирилловна прекрасно понимала, что Петруше нужно остепениться. До возраста совершеннолетия ему еще расти да расти, а может, он и не повзрослеет никогда при его-то неуемной, чрезмерно любопытной натуре. Однако исстари было на Руси средство, после применения коего человек как бы само собой начинал считаться взрослым, совершеннолетним. Средство сие – женитьба. И вот в январе 1689 года Наталья Кирилловна женила-таки непутевого сына на дочери окольничего Федора Лопухина, Евдокии. И Софья никак, ничем не могла запретить столь роковое для нее событие! Теперь Петр считался взрослым и мог избавиться от опеки сестры.

Время Софьиного правления истекало. Что для нее значило: истекает и время ее свободы и власти.

Конечно, Софья не собиралась просто так сдаться. И когда обнаглевший Петр послал сказать сестре, чтобы не ходила на крестный ход в Казанский собор (а ведь она всегда ходила в прошлые годы вместе с обоими царями!), Софья, понятно, сделала вид, что даже не слышала его посланного. Не удостоила услышать! И пошла за крестами. Тут же семенил, пошатываясь, заплетая нога за ногу, немощный Иван. А Петр уехал из Москвы в свое Преображенское.

Само по себе это было плохо: своей выходкой Петр ясно давал понять, что больше не считает Софью правительницей. Но еще хуже, что он даже не пустил к себе на глаза Голицына и других бояр, вернувшихся из второго Крымского похода и явившихся к царю за наградой. Всем своим поведением он подчеркивал, что с самого начала не одобрял этого похода и не удивлен, что тот окончился провально. Да еще при таких-то полководцах, которые годны лишь на то, чтоб бабьи подолы задирать, а не с татарами да турками воевать!

Конечно, Софья не верила, что Петр сам по себе решился вести себя столь дерзко. Естественно, его подстрекали царица Наталья, ее брат Лев Кириллович Нарышкин да Борис Александрович Голицын – по насмешке судьбы, двоюродный братец свет-батюшки Васеньки.

Ну что ж, Софья тоже не без советников! Федькина голова небось четырех нарышкинских стоит!

Собрался совет: правительница, Федор, князь Василий да Сильвестр Медведев, который вытребован был из его заиконоспасского затворничества. Последний пребывал в большой обиде на Софью: зачем отдала недавно учрежденную Славяно-греко-латинскую академию не под его попечение, а патриарху Иоакиму, Сильвестрову неприятелю, в богословских спорах с которым он никогда не добивался победы и поладить с патриархом никогда не мог?!

– О Господи, да мне бы ваши заботы! – раздраженно крикнула Софья. – Нашел время свариться! Лучше подумай, что с тобой станет, коли Петр на престол взойдет. Небось не только нам былое припомнит, но и тебе. Ты ведь за моей спиной стоял во время мятежа, когда Ивана Нарышкина в клочья рвали! Петр, может, и дурак, да советники его – люди злопамятные, злоумные.

Сильвестр приуныл, зато бубнить всякую ерунду перестал и принялся размышлять, что делать. Однако, сколько они с Голицыным ни тужились, самая светлая мысль все же принадлежала Федору. Но… Софье еще только предстояло узнать, что Бог, видимо, отступился в тот день от Федора, решив погубить и его, и тех, кто с ним. В том числе и Софью…

С того дня, следуя советам Шакловитого, правительница принимала самые чрезвычайные меры для обережения своей особы. Никогда не выходила из Кремля без стрелецкой охраны, даже на богомолье, и каждым словом, каждым шагом своим показывала, что пытается остеречь себя от могущего быть со стороны Петра насилия. Когда братец приехал из Коломенского, чтобы поздравить одну из сестер отца, тетушку-царевну Анну Михайловну, с днем ее тезоименитства, вокруг Софьи стояло пятьдесят стрельцов в полном вооружении. Обстановка во дворце была напряженная. Петр смотрел затравленным волчонком, готовым вот-вот укусить…

В Кремле начали находить подметные письма, извещавшие о готовящемся набеге потешных войск на царевну Софью ради ее низвержения, заточения в монастырь, ну а станет противиться – смертоубийства ради. Все письма были изготовлены самим Федором Шакловитым или его присными. И вот наконец явилось самое страшное письмо: потешные придут с 7 на 8 августа, убивать будут не только Софью, но и прочих царевен…

Софья делала вид, будто страшно напугана. Впрочем, она и так была напугана неумолимым взрослением Петра, поэтому особенно притворяться не приходилось. И вот она, собиравшаяся идти в Донской монастырь на богомолье, ход свой туда отменила и заперлась в Кремле под охраной четырех сотен стрельцов. Еще триста стали караулом на Лубянке. Их подуськивали: надобно-де убить старую медведицу, царицу, а буде сын станет заступаться за мать, то и ему спускать нечего.