Линдсей Дэвис - Заговор патрициев, или Тени в бронзе

— Действительно! — Он вел себя приветливо и общительно, как и подобает профессиональному служителю храма, но вскоре показалась колкость, присущая сенатору в нерабочее время. — Вы производите впечатление посланника, — заметил он, — который надеется, что его прибытие должно быть предсказано мне во сне!

— Мне кажется, вы слышали обо мне от того назойливого человека на осле, который, как я только что видел, возвращался в Кротон. Надеюсь, вы отблагодарили его динарием. И надеюсь, приехав в Кротон, он обнаружит, что динарий фальшивый!

— Вы стоите динарий?

— Нет, — признал я. — Но тот выдающийся персонаж, который меня послал, платит даже несколько.

Я ждал, пока Гордиан повернется и внимательно посмотрит на меня.

— Кто это? Кто вы? Жрец?

Он был очень резок. Как некоторые сенаторы. Некоторые скромны; некоторые рождаются грубыми; некоторым так надоело в политике иметь дело с олухами, что они невольно кажутся нетерпимыми.

— Скажем, я несу свою службу у алтаря ради государства.

— Вы не жрец!

— Каждый мужчина является верховным жрецом в своем собственном доме, — набожно произнес я. — А вы? Добровольное изгнание при вашем положении непозволительно! — Продолжая подтрунивать над ним, я чувствовал, как горю от раскаленных от солнца больших камней позади меня. — Здесь верховный жрец считается хорошей, почетной должностью, но никто не ожидает, что сенатормиллионер каждый день будет заниматься скучной работой, снимая шкуры с коз на влажном морском воздухе! Даже если бы служение хозяйке Олимпа было завещано вам одному с вашими семейными оливковыми рощами — или вы со своим знатным братом тотчас подкупили бы этих служителей? Скажите, какова сейчас плата за такую изумительную должность, как эта?

— Слишком велика, — перебил он, заметно сдерживаясь. — Что вы хотели сказать?

— Сенатор, гражданская война только что закончилась, и ваше место в Риме!

— Кто вас сюда прислал? — холодно настаивал он.

— Веспасиан Август.

— И это его слова?

— Нет, это мое мнение, сенатор.

— Тогда держите свое мнение при себе! — Он повернулся, подобрав одеяние. — Если божественная сила не заставит эту козу споткнуться, я не вижу ничего, что помешало бы ей пробежать на север вдоль всего Тарентского залива; так что сейчас мы можем обсудить ваше дело.

— Можно ли прерывать священное действо, сенатор? — с сарказмом спросил я.

— Это сделала коза… — сдался он с усталым видом. — С вашей помощью! Этим несчастным людям завтра придется начинать все сначала с другим животным…

— О, это хуже, сенатор. — В большинстве храмов считается, что смерть в семье оскверняет жреца. Я тихо сказал ему: — Курций Гордиан, им понадобится другой жрец.

Слишком тонко: по его выражению лица я понял, что он окончательно потерял мою мысль.

В Колонне у верховного жреца был дом, примыкающий к храму. Обычное дело: просторный, солнечный, хорошо оборудованный — как на морском курорте. Каменная кладка снаружи выцвела, а балюстрада потеряла свой вид изза непогоды. Окна были маленькими и хорошо защищали помещение; у дверей находилось массивное крыльцо. Внутри висел позолоченный канделябр, стояла легкая мебель, которую можно было в любой день вынести на улицу, и висели фонари на случай шторма в неспокойную ночь.

Когда хлопнула дверь, несколько рабынь в замешательстве высунули головы, как будто Гордиан слишком рано пришел домой на обед. Красивая обстановка никак не отражала стиль так называемого управляющего Мило, поэтому я решил, что на самом деле хозяйство вели эти трудолюбивые женщины. Дом был хорошо проветрен, а воздух в нем свеж, как лаванда. Я слышал, как по мокрым полам шуршали веники, и почувствовал запах жареной печени — возможно, эти лакомые кусочки понтифик оставил себе во время предыдущего жертвоприношения. Каждый жрец, знающий свое дело, берет отборные куски: это лучшая причина выполнять обязанности жреца из всех, какие я знаю.

Гордиан быстро провел меня в комнату. Всюду лежали подушки, а в серванте среди серебряных чаш и графинов стояли маленькие вазочки с дикими цветами. Вот плоды государственной измены: привлекательная загородная жизнь.

— Сенатор, я Дидий Фалько. — Никаких признаков, что меня узнали. Я подал свой паспорт; Гордиан посмотрел его. — Я оставил вашего управляющего в Кротоне, привязанным к кровати.

Гордиан скинул свое одеяние. Он казался расстроенным, все еще чувствуя за него свою ответственность.

— Его ктонибудь найдет?

— Это зависит от того, как часто работники мансиона пересчитывают одеяла.

Он еще больше задумался.

— Тебе удалось одолеть Мило?

— Я ударил его каменной вазой.

— Но зачем?

— Он думал, что я шпион, — пожаловался я, давая жрецу понять что некомпетентность его управляющего заставила меня закипеть от злости. — Мило делает хорошую репутацию своему дешевому спортивному залу, но нужно тренировать его мозги! Быть придворным посыльным — неблагодарное дело. На меня набросились герои Гомера, продающие цыплят на рынке Кротона, потом напал ваш тупой работник…

Я получал большое удовольствие от этой тирады. Нужно было установить свою власть. Знатное происхождение Гордиана означало, что он всегда мог рассчитывать на поддержку сената; я работал на Веспасиана, и если бы я расстроил сенатора — пусть даже и предателя — то не смог бы больше действовать от имени императора.

— Мило утверждал, что вы не будете со мной говорить. При всем уважении к вам, сенатор, это бессмысленно и оскорбительно для императора. Вернувшись в Рим, мне будет нечего сказать Веспасиану, кроме того, что нужно хорошенько встряхнуть его города в Великой Греции, поскольку понтифик храма Геры слишком упрям, чтобы узнать судьбу своего старшего брата.

— Какую судьбу? — Курций Гордиан смотрел на меня с презрением. — Мой брат стал заложником? Веспасиан мне угрожает?

— Для этого уже слишком поздно, сенатор. Вы со своим братом нашли повод для ссоры с кемто гораздо менее деликатным.

Затем, добившись, наконец, его полного внимания одним ярким предложением я описал пожар в храме.

Гордиан сидел на широком стуле. Он усадил свое неуклюжее тело в ближайшее место, куда смог приткнуться с минимальными усилиями. Когда я рассказал ему о смерти Курция Лонгина, он невольно вздрогнул, опустившись своими тяжелыми ногами на пол. Потом на него накатилась безумная волна чувств от ужасной кончины его брата. Сенатор стоял, неловко скривившись, не в состоянии поверить в эту трагедию, когда на него смотрел незнакомый человек.

Будучи хорошо воспитанным, я тихо вышел из комнаты, оставив его одного, пока сам ходил за порфировой урной. Несколько минут я постоял на улице рядом со своим мулом, тихонько поглаживая животное, пока смотрел на море и наслаждался теплыми лучами солнца. Тяжелая утрата, поразившая этот дом, не имела ко мне никакого отношения, однако, объявив о ней, я посочувствовал Гордиану. Я снял веревку, которой была связана огромная урна, заглянул внутрь и быстро закрыл крышку.