Кларов Юрий - Арестант пятой камеры

В главе «Гражданская война в Сибири», как и в остальных, не все можно прочесть, о том или ином событии приходится догадываться, дописывать недописанное, домысливать и досочинять оборванные на полуслове фразы. Чаще всего это относится к участникам событий. Многие имена заляпаны кляксами, искажены помарками, биографии скомканы, в них не соблюдены пропорции. В частности, смерти Колчака уделено больше места, чем гибели Стрижак-Васильева. Но мне не хочется подправлять историю и воссоздавать картину смерти своего героя. В этом нет необходимости, тем более что в указанном пробеле есть определенный смысл. Ведь история, не гнушаясь случайностями, все же ориентируется на закономерности. А исходя из этого, легко понять, что смерть главы сибирской контрреволюции более характерна, чем его жизнь. Поэтому она более подробно освещена и на страницах истории.

Колчак закончил свой кровавый путь по воле революции, ревком лишь сформулировал это. А Стрижак-Васильев погиб по воле случая. Для одного закономерна смерть. Для другого - жизнь.

В феврале 1920 года «верховный правитель» не был уже нужен ни разгромленной белой гвардии, ни интервентам, ни самому себе. А Стрижак-Васильеву предстояло еще многое: разгром Врангеля и белополяков, восстановление разрушенного гражданской войной народного хозяйства молодой республики, строительство Шатурской электростанции и Волховской ГЭС, ликвидация неграмотности, Магнитка, ХТЗ…

Ему суждено было жить. Однако он погиб…

Но погиб ли?

В нем жили расстрелянные колчаковцами в 1919-м Нейбут, Масленников, Рабинович, Вавилов и тысячи других коммунистов, а сейчас он сам живет в большевиках, пришедших ему на смену.

Ведь в феврале 1920-го рядом со станцией Иннокентьевской был похоронен не Стрижак-Васильев, а лишь его тело. Сам же он продолжает свою жизнь большевика, без остатка отданную революции.

ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА

ВОСТОЧНОСИБИРСКОЙ СОВЕТСКОЙ АРМИИ

10 февраля. 10 часов утра. Наши части перешли в наступление и заняли Военный городок. Взяты пленные и много подвод. Наступление на Иннокентьевскую и Батарейную продолжается.

10 февраля. 12 часов дня. Ст. Иннокентьевская занята нашими частями… Захвачено много пленных, винтовок, патронов, лошадей, фуража…

Преследование и дальнейшее очищение района от каппелевцев продолжается.

На путях отхода противника начальником боевых сил высланы кавалерийские отряды, которые беспрерывно тревожат противника, не давая ему ни минуты покоя.

Забайкальские дружинники и партизаны, формируемые тов. Калашниковым, готовы встретить отступающих каппе-левцев.

ПРИКАЗ

ИРКУТСКОГО ВОЕННО-РЕВОЛЮЦИОННОГО КОМИТЕТА № 26

от 10 февраля 1920 года

1. Ввиду минования для г. Иркутска непосредственной опасности со стороны каппелевских банд осадное положение с момента опубликования сего приказа снимается, с оставлением города на военном положении…

Председатель ревкома Ширямов.

Члены: Левенсон, Сноскарев.

Управляющий делами Оборин.

ТО, ЧТО ПРИНЯТО НАЗЫВАТЬ ЭПИЛОГОМ…

Войцеховский не смог взять Иркутск. После ожесточенных и кровопролитных боев каппелевцы были разбиты наголову. Стремясь прорваться в Забайкалье к атаману Семенову, одна группа белых двинулась на север, а другая, перейдя линию железной дороги у станции Иннокентьевской, обогнула Иркутск с юга.

Многие каппелевцы сдались в плен, многие погибли в боях с партизанскими отрядами. И только кучка добралась до Читы.

Иркутск готовился к торжественной встрече Красной Армии. И 7 марта 1920 года через сделанную изо льда триумфальную арку в город первыми вступили бойцы 262-го Красноуфимского стрелкового полка Пятой советской армии.

Но неотправленные письма Стрижак-Васильева, обнаруженные вместе с другими его документами у взятого в плен поручика Дербентьева, нашли своего адресата только в конце марта…

Старый большевик, помогший гардемарину Стрижак-Васильеву стать профессиональным революционером, Андрей Парубец, прочел их в Красноярске.

Помимо писем, в полевой сумке Стрижак-Васильева были мандаты Сибревкома, Реввоенсовета Пятой армии и Иркутского военно-революционного комитета. В той же сумке заместитель начальника политотдела армии обнаружил и почти новую, в кожаном переплете записную книжку убитого.

Он осторожно раскрыл ее желтыми от махорки пальцами. На первой странице торопливым почерком Стрижак-Васильева было написано: «Перед отъездом из Иркутска на фронт беседовал с мадьярами. Бойцам роздали анкеты. Франц сказал: «Зачем? В революцию каждый должен суметь ответить только на три вопроса: зачем родился, для чего живешь и во имя чего будешь умирать?» Эти три вопроса действительно охватывают все. Но почему только в революцию?»

Другая страница: «Персей, Геракл, Сизиф, Тесей… А об Атланте, брате Прометея, - всего несколько слов… Между тем без него не было бы земли и всех ее героев, он держал на своих плечах небо - подвиг, непосильный Даже Гераклу. Большевики - атланты двадцатого века, и они понимают: чтобы поддерживать небесный свод, следует твердо стоять ногами на земле, а для этого ее нужно прежде очистить от слизи и грязи…»

Парубец, сгорбившись, сидел за столом, по нескольку раз перечитывая каждую строчку.

В комнату вошел адъютант, именовавшийся в те времена порученцем. Адъютант был молод, и его звали Михаилом. Может быть, поэтому он и старался во всем подражать своему прославленному тезке, бывшему командарму Пятой - двадцатисемилетнему Михаилу Тухачевскому. Так же, как и у Тухачевского, на нем были желтые сапоги со шпорами, малиновые галифе, красная гимнастерка и зеленый шлем.

- Хотел, Андрей Аристархович, в штаб полка к друзьям съездить…

- Поезжай…

- Я через полчаса возвернусь…

Адъютант вернулся через два часа. Но когда он вошел в комнату, то застал Парубца в той же позе.

- Может, насчет самоварчика распорядиться, Андрей Аристархович?

- Распорядись, Миша…

Но адъютант не уходил. Мотнув головой в сторону стола, он спросил:

- А документы его прикажете семье переслать?

- У него не было семьи…

- Ну, другу…

- А друзей у него было очень много, Миша, - все большевики… Так что не перешлешь… Уж пусть эти бумаги у нас с тобой останутся…

Парубец тяжело, по-стариковски встал, подошел к окну.

- Весна идет, Миша.

Адъютант посмотрел на покрытое толстым слоем изморози стекло, зябко передернул широкими плечами - не меньше тридцати градусов! Чудачит старик! И с радостной готовностью подтвердил:

- Весна, Андрей Аристархович! Парубец улыбнулся.

- Ну что ж, давай пить чай, Атлант…

Он аккуратно собрал со стола бумаги погибшего друга, положил их в железный шкаф, дважды повернул ключ. Снова подошел к окну, для чего-то поскреб ногтем иней, вздохнул.