Николай Волынский - Наследство последнего императора

Солдатик замолчал и смущенно кашлянул. Он только сейчас сообразил, что перед ним стоит самый главный дракон. И, словно извиняясь, продолжил спокойнее и вполне дружелюбно:

– Вам бы, гражданин полковник, хорошо объяснить народу, зачем начали эту войну и перебили столько людей. И почему в нашей роте приходилось на немцев с дрекольем идти, а не с винтовками. Народ у нас отходчивый, все поймет. Мы ж все-таки православные. А вам на совести станет легче…

Негромко, со спокойным убеждением, Николай проговорил:

– Все не так просто… простите, как ваше имя и отчество?

– Я же сказал только что: фамилия моя Скрипка, звать Иван Филимонов. Саратовские мы, – ответил солдатик.

– А служили, Иван Филимонович, где? Мне ваше лицо кажется знакомым. Как минимум, один раз мы с вами где-то виделись.

У Николая была феноменальная память на лица.

– Я с четырнадцатого года на войне. Начинал в Пруссии. Командующим был генерал Самсонов. Слыхали про такого? Он еще застрелился.

Николай кивнул:

– Да, слыхал…

– Немцы там почти всю армию и размолотили. В два счета. Загнали нас в котел. Оттуда мало кто выбрался. Мне вот повезло – живой. А генерал Самсонов той же ночью застрелился. От позора, говорят. Но мертвые от того его самострела не воскресли. Раненые не выздоровели. Инвалидам руки-ноги никто не пришил на место… Немцы нас тогда, как курей ночью, взяли. Да, как курей! Вот побежали мы. Ночью бежали!.. Чтоб он не успел окружить. Лесом, в темноте, наощупь. Ни огня, ни фонарей. Даже месяца не было на небе. Куда шли, где германец – никто из офицеров не знал, пока утром не вышли на дорогу. А он тут нас уже поджидал. И стал из пушек расстреливать. Там меня и ранило. Откуда ж немец узнал, где мы выйдем? Значит, были наши офицеры изменники… А еще я своими ушами слышал, как штабные говорили, что у них новых войсковых карт нет. А те, трехверстки, что есть, так еще с той войны они, что при Наполеоне Бонапарте была. А где новые? Куда их снесли? Скажу так: все высшие чины были немецкие шпионы, один к одному. Их-то всех судить надо и по расходной ведомости пустить. Они солдата не жалели. Сколько загубили душ, никто не сосчитал…

Николай почувствовал, как слегка заныл левый мизинец, в центре груди появилась уже знакомая ноющая боль. Но сейчас же отступила – он даже испугаться не успел.

– И что же дальше? – спросил Николай.

– Дальше? – вздохнул солдатик. – Дальше было хорошо. Меня сначала в санитарный поезд сдали, привезли в Питер, в госпиталь. Там я с вашей супругой познакомился, и с дочками вашими. Они служили сестрами милосердными. Мне перевязки меняла сама Александра Федоровна, – улыбнулся солдат Скрипка. – Строгая она у вас, но перевязывала хорошо – бережно, не больно. Спасибо ей…

Николай почувствовал, что глаза у него наливаются влагой. Он кивнул и опустил взгляд на пол.

– И дальше?

– А потом еще лучше! – насмешливо воскликнул солдат Скрипка. – После госпиталя – снова под ружье! На бойню. В шестнадцатом году, как раз двадцать четвертого декабря, рота наша стояла в Могилеве. Вы, ваше бывшее величество, Николай Александрович, тогда поздравляли нас всех с Рождеством. Солдатам дарили по пятьдесят копеек, унтер-офицерам – по золотому рублю. Мне рубль дали. Берегу, не трачу. Внукам покажу, если дожить получится…

Николай достал носовой платок, помял его в руках, потом сложил вчетверо и положил обратно в карман френча.

– Иван Филимонович, голубчик! – обратился он солдату Скрипке. – Вот ведь как вы несправедливо сказали: «все офицеры были изменники!» Ну, разве так можно! Да, были в русской армии предатели. Как в любой другой. Но в нашей армии их было очень и очень мало. Вот – был такой полковник Мясоедов. Его настигла справедливая кара… – тут Николай слегка понизил тон: он так никогда и не был до конца уверен, что Мясоедов был действительно шпионом [105]. – Но остальные офицеры – они же тоже свою кровь рядом с вами проливали. Все ведь не так просто, как кажется со стороны! Начнем с того, что эта злосчастная война была Отечественной. Надо было спасать Россию…

Второй презрительно фыркнул.

– А разве на Россию кто-нибудь тогда напал?

Николай развел руками.

– Что же ты, братец, такие вопросы задаешь!.. А немцы, австрийцы, турки, венгры? Неужто забыли, кто был наш противник?

– Да, наверное, забыл… – насмешливо подтвердил боевик. – Но разве они входили к нам? Что-то не помню. А то, что мы перешли чужую границу и влезли в чужую державу, это я помню хорошо.

– Разве Польша – чужая территория? – возразил Николай. – Территория Российской империи. Почти сто пятьдесят лет! Это знает любой гимназист…. Простите… не имею чести знать ваше имя и отчество.

– Тихомиров. Алексей Николаевич Тихомиров… – нехотя бросил боевик. – Преподаватель реального училища. Бывший. Географию приходилось читать-с. Помнится, в Польше всегда жили поляки, а не русские. Вот за то, что я это помнил, вы и ваши сатрапы и отправили меня по Владимирке [106].

Николай ответить не успел. Вмешался бывший унтер-офицер Скрипка.

– Вот наш ротный все долбил и долбил: «Дарданела и Дарданела! Нам нужна Дарданела!» На кой ляд? Что, у нас своей земли не хватает? Только ее по справедливости разделить надо. А что в той Дарданеле? Может, ее и вспахать нельзя?.. Может, там одни камни. Кто ее видел?

– Да, вы правы, – сказал Николай, скрывая улыбку. – Пахать там нечего. Потому что Дарданеллы – это, видите ли, морской пролив, море то есть.

– Ну вот! – заявил бывший унтер. – Даже земли там нет! Зачем народ туда погнали на погибель?

– Иван Филимонович, голубчик, – сказал Николай как можно мягче. – Нас тогда просили о спасении наши православные братья – сербы. Умоляли. Триста лет они страдали под турецким игом, истекая кровью под плетью и мечом врага. Но выстояли, сохранили веру, язык, обычаи. В то время как других славян, их соседей в Боснии, турки омусульманили. Других соседей, таких же единокровных славян – хорватов – окатоличили немцы и австрийцы. Разве маленький несчастный, гордый и смелый сербский народ не вправе был рассчитывать на нас, на старших единокровных братьев-славян? Не будь России – весь мир им враг. Вот есть поговорка у сербов: «На небе – Бог, а на земле Россия». Если на ваших глазах разбойник будет убивать женщину с детьми, неужели вы пройдете мимо? Не станете спасать? Или вы, Александр Николаевич?

– Только не голыми руками. А вот вы русского солдата послали за Сербию воевать, но оружия не дали! – отрезал Тихомиров.

– Мне, по правде говоря, тоже жалко сербов: простой человек везде страдает, а дворяне и мироеды везде жиреют на нашей крови! – вставил бывший унтер-офицер Скрипка. – А у меня своя семья – двое детей. И у брата шестеро. Так что, царь-батюшка вы наш, хоть и бывший, у меня и у народа на первом месте – моя семья, мои дети, моя земля, мое хозяйство. Потом и другим можно помочь. А что, француз по-другому думает? Он что – сначала сербам помогает, а потом себе? Или англичанин?