Уильям Дитрих - Пирамиды Наполеона

— Мне необходимо, чтобы разбирательство провели сейчас же!

— Вас отправят в Париж, чтобы вы там предстали перед судом.

— Это лишено всякого смысла!

— Разве не лучше угроза гильотины, чем расстрельная команда здесь?

Он пожал плечами и удалился.

— Конечно, лучше! — крикнул я ему вслед, резко опускаясь на пол.

— Съешь немного каши, — сказал один из рядовых с видом ловкого торговца, пытающегося продать пушку в качестве металлолома. — Завтрак будет и того хуже.

Я отвернулся.

Ладно, я поставил не ту лошадку и проиграл, но что же теперь делать? Если в Париже у меня еще был шанс выкрутиться, то здесь у меня на руках нет ни одного козыря. Наверное, стоило прислушаться к проповедям Франклина и стать честным тружеником, но его советы из серии «рано в кровать, рано вставать», на мой взгляд, противоречили естественным основам бытия. И что мне в нем нравилось, так это то, что он сам далеко не всегда следовал собственным мудрым рекомендациям. Даже на пороге восьмидесятилетия он не пропускал ни одной смазливой мордашки.

Вскоре стемнело. С каждой минутой Астиза все больше отдалялась от меня.

Упорно стараясь не замечать жуткой вони, распространяемой сокамерниками, я проваливался в бездну отчаяния с внезапно вспыхнувшей острой жалостью к себе и всплывшими из сокровенных глубин залежами раскаяния, когда вдруг услышал свистящий шепот со стороны оконца нашего узилища.

— Итан!

Что это еще?

— Итан! — Голос был низким и встревоженным. — Американец! Ты там?

Я протолкался через сокамерников к маленькому оконцу и попытался выглянуть в него.

— Кому я понадобился?

— Это я, Ашраф.

— Аш! Я решил, что ты бросил меня!

— Я передумал. Мой брат хотел бы, чтобы я помог тебе, я знаю. Ты и эта жрица — единственная надежда на сохранность тех тайн, которые он защищал всю жизнь. И еще я узнал, что тебя арестовали. Как ты умудрился так быстро вляпаться в новые неприятности?

— Я талантливый.

— Теперь мне придется вызволять тебя отсюда.

— Но как?

— Будь добр, отойди как можно дальше от окна. И закрой уши.

— Что?

— А еще лучше распластайся на полу.

Он исчез.

В общем, его слова звучали угрожающе. Мамелюки любили лобовые атаки. Я пробрался в противоположный угол комнаты и обратился к остальным смутно маячившим в темноте фигурам.

— По-моему, сейчас что-то произойдет. Пожалуйста, перейдите все в эту часть наших апартаментов.

Никто не шелохнулся.

Тогда я попытался зайти с другой стороны.

— Если бы вы все собрались здесь, то я поделился бы с вами запасами гашиша.

Вокруг меня моментально образовался своеобразный человеческий заслон, и тут же прогремел взрыв. Стена под окном обвалилась, пол нашей темницы покрылся грудой каменных обломков, а точно выпущенный пушечный снаряд грохнул в обитую железом деревянную дверь. Эта преграда покосилась, задрожала и, повиснув на одной петле, огласила коридор лязгающими звуками. Ядро запечатлелось в двери, как изюм в оладье. Я оказался прижат к полу кучей повалившихся тел, в ушах звенело, а вся камера была заполнена клубами пыли. Однако я сразу понял — у меня появился шанс.

— Вперед! Потребуем судебного исполнителя! — крикнул я.

Вскочив с пола, все выбежали в коридор, а я выполз наружу с другой стороны, через дыру в стене, только что проделанную Ашрафом. Он ждал меня, притаившись в темном углу. За плечом у него торчало дуло мушкета, два пистолета были засунуты за пояс, а на боку болталась сабля. Я узнал оружие, отобранное у него в бою. Что ж, свобода стоила моих трофеев.

— Где, черт возьми, ты раздобыл пушку?

— Да она стояла тут же, на заднем дворе, реквизированная в качестве вещественного доказательства.

— Доказательства? — Ах да, я слышал историю о солдате, пытавшемся заложить ее. — Неужели они оставили ее заряженной?

— Чтобы использовать против арестантов при попытке к бегству.

Началась мушкетная стрельба, и мы бросились бежать.

Тихо, как воры, мы проскользнули по темным улицам и забрали из моего тайника запасы еды, веревку и оружие. Продвижение луны скрасило нам ожидание назначенного часа. Когда мы подкрались к южной стене дома Юсуфа, я толком не знал, что же делать дальше. Массивная деревянная дверь отдельного, используемого женщинами заднего входа была закрыта на большой железный замок. Она выглядела совершенно неприступной. Поэтому оставалось лишь ждать под окном, уповая на то, что на нас не наткнется патрульный отряд.

— Теперь из-за меня ты тоже стал беглым преступником, — прошептал я.

— Боги не захотели, чтобы ты один мстил убийцам моего брата.

Медленно тянулись ночные часы, а в верхнем окошке не наблюдалось никаких признаков жизни. Неужели я опоздал и на это свидание? Или моего сообщника обнаружили? В порыве нетерпения я достал амулет Гора и подбросил его к этому окну. К моему удивлению, он не упал обратно.

Вместо этого оттуда спустилась шелковая нить с амулетом на конце. Я привязал к нити свою веревку и увидел, как она тихо поползла вверх. Подождав, пока ее закрепят наверху, я проверил надежность крепления и уперся ногой в стену.

— Жди здесь, — сказал я Ашрафу.

— Думаешь, только ты любопытен? Мне тоже хочется посмотреть.

— Я знаток по женской части. А ты лучше подержи винтовку.

Гаремное окошко находилось на высоте пятидесяти футов, и в его открывшийся решетчатый ставень вполне могли пролезть мои голова и плечи. Задыхаясь от нетерпения и напряжения, я забрался наверх по веревке с томагавком за поясом. Учитывая события этого трудного дня, я был более чем готов применить его.

К счастью, чья-то юная ручка помогла мне влезть в комнату, улучшив мое настроение. Неизвестной помощницей явно была девушка, но, к большому моему разочарованию, все ее прелести скрывались под паранджой. Хотя одни ее миндалевидные глаза вполне могли сразить наповал любого мужчину: мусульманские обычаи явно способствовали разжиганию безумной страсти. Она прижала пальчик к тому месту на парандже, за которым скрывались ее губы, призывая к молчанию. Потом вручила мне второй листок бумаги и прошептала:

— Астиза.

— Передать ей? — недоумевая, уточнил я.

Она покачала головой и показала на листок. Я открыл его. «Он спрятан на виду», — было написано там по-английски рукой Астизы.

Так значит, она оставила медальон здесь! Оглянувшись вокруг, я вдруг обнаружил, что на меня уставились полдюжины пар глаз, горящих, точно у спрятавшихся в лесу зверей. Взгляды некоторых обитательниц гарема выражали молчаливую настороженность, но, подобно моей юной проводнице, женщины в своих уличных нарядах выглядели робкими, как лани. Все они также приложили пальцы к скрытым под паранджой губам. Язык жестов не требовал разъяснений.