Уильям Дитрих - Пирамиды Наполеона

Плотные завесы и мешковатые наряды мусульманок, предназначенные для сдерживания мужской похоти, на самом деле превращали любую проходящую мимо женщину неизвестного возраста и обличья в объект напряженного внимания французских солдат. Мне приходилось участвовать в их пылких обсуждениях, и в моем воображении прелести обитательниц дома Юсуфа подпитывались сказками Шахерезады из «Тысячи и одной ночи». Кто же не слышал о знаменитом серале султана Истамбула? Или об искусных наложницах и кастрированных евнухах этого экзотического сообщества, в котором сын раба мог стать господином? Вот какой мир я упорно силился понять. Рабство для турков стало способом впрыскивания свежей крови и преданности в деградирующее и вероломное общество. Полигамия являлась наградой за политическую преданность. А религия превратилась в средство для накопления личных богатств. Но в итоге изолированность мусульманских женщин сделала их лишь более желанными.

Оставался ли мой медальон еще за стенами гарема, даже если Астиза покинула его? Я на это надеялся. Наверное, она убедила захватчиков, что он по-прежнему у меня, а потом попросила передать мне записку. Умница. Найдя на пустынной улочке укромное местечко, я спрятал туда завернутую в ковер винтовку и отправился на базар, чтобы купить веревку и немного еды. Если Астиза попала в плен к Силано, то мне необходимо вызволить ее. Наши с ней отношения пока оставляли желать лучшего, однако помимо ревности и, как ни странно, даже тоски по ней я испытывал и покровительственные чувства. В моем понимании она обладала почти всеми качествами настоящего друга. Я уже потерял Тальма, Еноха и Ашрафа. Будь я проклят, если потеряю еще и ее.

Моя европейская физиономия под арабским тюрбаном не привлекала особого внимания, так велико было расовое многообразие в этой части Оттоманской империи. Я вошел в сумеречный лабиринт базара Хан аль-Халили, где все благоухало запахами жарящегося мяса, гашиша и душистых специй, высившихся на лотках в виде ярких зеленых, золотистых или оранжевых холмиков. Закупив еды, веревку и покрывало на случай холодных ночей в пустыне, я отнес эти покупки в свой тайник и на остатки денег решил приобрести лошадь или, на худой конец, верблюда. Мне еще не приходилось ездить на этих горбатых кораблях пустыни, но я знал, что они более выносливы в случае долгих преследований. В моей голове роилось множество вопросов. Знал ли Бонапарт, что Силано забрал Астизу? Много ли успел выяснить граф? Если мой медальон является ключом, то где находится замок? В спешке и поглощенности собственными мыслями я столкнулся с французским патрулем, забыв, что мне лучше не попадаться им на глаза.

Изнывающие от жары солдаты уже прошли мимо, когда их лейтенант вдруг вытащил из-за ремня какую-то бумагу, глянул на меня и приказал остановиться.

— Итан Гейдж?

Я прикинулся непонимающим.

На меня нацелилась дюжина мушкетных стволов, которым не требовался переводчик.

— Гейдж, я узнал вас. Не пытайтесь бежать, если не хотите, чтобы вас пристрелили.

Я понял, что отпираться бесполезно, и, сдернув тюрбан, попытался выкрутиться.

— Пожалуйста, лейтенант, не выдавайте меня. Я выполняю задание Бонапарта.

— Вы ошибаетесь, нам приказано арестовать вас.

— Несомненно, это какая-то ошибка.

Он повнимательнее взглянул на изображение на бумаге.

— Надо же, Денон отлично ухватил ваши черты в этом эскизе. Видно, у него дар настоящего художника.

— Я как раз отправлялся к пирамидам, чтобы продолжить их изучение…

— Ваше присутствие необходимо для расследования убийства ученого и имама Келаба Альмани, также известного под именем Еноха или Гермеса Трисмегиста. Люди видели, как вы убегали из его дома с винтовкой и топором.

— Еноха? Да вы с ума сошли! Я как раз разыскиваю его убийц.

Он продолжил чтение своего предписания.

— Вы также должны быть взяты под стражу, поскольку покинули пирамиды без разрешения, за ослушание и хождение без формы.

— Да я же ученый! У меня нет никакой формы!

— Руки вверх! — Он укоризненно покачал головой. — Ваши преступления догнали вас, американец.

Меня доставили в какие-то мамелюкские казармы и запихнули в импровизированную темницу. Французские власти пытались рассадить по разным камерам мятежников, мелких воришек, дезертиров, спекулянтов и военнопленных. Несмотря на протесты, меня бросили в подвал, где сидела шайка воров, шарлатанов и мошенников, говорящих на смешанных языках. У меня появилось ощущение, будто я опять оказался в игровом салоне Парижа.

— Я требую объяснить, в чем меня обвиняют! — крикнул я.

— В никчемности, — проворчал сержант, запирая дверь.

Абсурдность моего ареста из-за смерти Еноха соперничала в моих мыслях только с отчаянием, вызванным невозможностью попасть на ночное рандеву у южной стены дома Юсуфа. Кто бы из обитательниц гарема ни бросил мне амулет с глазом Гора, им, конечно, совсем не просто помочь чужаку попасть в изолированное общество. А вдруг они забудут обо мне и продадут или потеряют медальон? А тем временем Астиза уезжает все дальше от Каира, если она находится в лапах Силано и отправилась на юг вместе с экспедицией Дезе. Впервые в жизни мне нельзя было попусту терять время, но, как назло, меня тут же лишили свободы действий. Чертовски досадно.

Наконец появился какой-то лейтенант, чтобы занести мое имя в тюремный гроссбух.

— По крайней мере, дайте мне поговорить с Бонапартом, — взмолился я.

— Умнее будет пока не видеться с ним, если вы не хотите быть расстрелянным без промедления. Известно, что вы подозреваетесь в убийстве парижской куртизанки. Да еще на вас висят неоплаченные долги… — Он глянул в свои бумаги. — Вас обвиняет домохозяйка, мадам Дюррел.

Я мысленно выругался.

— Но я не убивал Еноха! Я обнаружил его труп!

— Почему же вы сразу не доложили об этом?

Его тон был циничным, как у моих кредиторов.

— Послушайте, вся эта экспедиция окажется под угрозой провала, если я не смогу завершить начатую работу. Граф Силано стремится завладеть важными тайными знаниями.

— Я понимаю, почему вы пытаетесь оклеветать Силано. Ведь он дал письменные показания под присягой, собрав сведения у мадам Дюррел и уличного фонарщика. Он предупредил нас о вашей склонности к извращениям. — Он вновь глянул в документ. — О том, что вам свойственны черты, описанные маркизом де Садом.

Понятно. Пока я таскался с мерной лентой вокруг пирамид, Силано в Каире старался привлечь особое внимание к моей персоне.

— А разве я не имею право на законный протест?

— В течение недели вас навестит военный адвокат.

Что за напасти? Моим врагам очень выгодно, что меня заперли здесь, лишив возможности догнать графа и опротестовать его обвинения или даже пойти на полночное рандеву к южной стене гарема Юсуфа! Косые солнечные лучи с трудом проникали в нашу камеру сквозь маленькое оконце, а ужин выглядел как отвратительное горохово-чечевичное месиво. Из напитков нам предоставили бочку затхлой воды, а в качестве уборной поставили ведро.