Катерина Врублевская - Дело о рубинах царицы Савской

— Научиться готовить инджеру дело нехитрое, да и шамма тебе к лицу. А вот то, что ты отказываешься… Был бы я негусом — не отказалась бы, — его лицо помрачнело. — Да и цвет кожи у меня неподходящий.

— Прекрати, какая разница, ты негус или нет? Для меня твое предложение словно с неба упало. Я не могу так сразу решиться на изменение своей жизни.

Малькамо отошел на шаг:

— Смотри, наш катамаран возвращается, — произнес он ничего не выражающим голосом.

— И действительно, возвращается! Побежали им навстречу! — я была рада закончить этот тягостный для себя разговор.

Катамаран оказался выше всяких похвал. Он не тонул, его не перекашивало, узлы держались крепко. Мои товарищи наловили кучу рыбы, Агриппина с помощниками почистила ее, испекла в углях и мы славно поужинали. Аршинов назначил на утро сплав по Голубому Нилу.

В эту ночь мне не спалось. Я лежала и смотрела на звезды величиной с кулак. В голове неотвязно бились мысли: "Боже мой, зачем я здесь? Куда я стремлюсь? Чего хочу достигнуть?" Ведь это неверно, что я отправилась в путешествие только из-за тетушкиного наследства. Я хотела прожить жизнью своего покойного мужа, побывать в местах, где был он, почувствовать то, что чувствовал он, и даже, как ревностная христианка, перенести те тяготы, которые перенес он. Кроме того, я делаю благое дело: помогаю колонии выжить. Но почему в душе такая тоска? Почему все вокруг стало ненужным и досадным? Потому что юноша с шоколадным цветом кожи признался мне в любви?

В том-то и дело, что не признался. Предложил стать женой, но не сказал, что любит. Жена — суть явление династическое, родоплеменное, предмет гордости и вещь в хозяйстве. А я не вещь! Я жажду любви!

Аполлинария, не смеши сама себя! Чьей ты жаждешь любви? Человека, чей образ мыслей и жизненный уклад весьма далек от твоего? Который никогда не говорил по-русски, не катался на санках, и не говел перед Пасхой. Да разве это важно? Важно, еще как важно! А если он приедет ко мне в N-ск? Мне безразлично, что будет говорить Елизавета Павловна, наша губернская "княгиня Марья Алексевна". Мне важно то, что будет чувствовать он, Малькамо. А вдруг ему не понравится у меня? Хотя почему его должна удивить и оттолкнуть российская действительность? Учился же он во французском монастыре, значит, видел снег. Хотя какой у них там во Франции снег? Вот у нас в N-ске…

Опять я перескакиваю в мечтах с того, что никогда не было на то, что никогда не будет. Кто звал Малькамо в Россию? Наоборот, это он хотел, чтобы я осталась в Абиссинии. А что я буду здесь делать? Бороться рядом с ним за власть? Сидеть в гареме старшей женой? Я же умру от горя и уязвленного самолюбия. Нет, это не для меня.

И все же, какие у него бездонные глаза. Словно два черных омута. И ресницы загибаются, как у девушки. А в глазах отражаются звезды… Звезды… Величиной с кулак…

И я заснула.

С рассветом стали собираться в дорогу. Для нас с Грушей в деревне купили два плетеных стула и закрепили их на плоту. Кроме того, везде, где можно, были привязаны крепкие сыромятные ремни, вожжи и части подпруги. Это было сделано для того, чтобы в опасные моменты можно было хвататься за них.

Аршинов оставил лошадей в деревне, заплатив несколько быров, и строго-настрого приказал заботиться о них и не продавать, мы еще вернемся. Его уверенность в том внушала надежду.

Около сотни абиссинцев в белых шамма пришли посмотреть на наше отплытие. Некоторые из них помогали грузить на плот пожитки, вокруг бегали малыши, у Агриппины уже не было сил их отгонять — она намаялась, увязывая поклажу. Поэтому она только сидела на большом тюке и обмахивалась платком. Несмотря на утреннюю прохладу ей было жарко.

Наконец, все было уложено, последние вещи крепко привязаны, мы взошли на катамаран и Григорий с Георгием оттолкнулись от дна шестами. Автоном стоял на краю и торжественно крестил абиссинцев, молча смотрящих на нас с берега. Началось наше путешествие по Голубому Нилу, на местном наречии — Аббай.

Поначалу вода была зеленой, тяжелой, но к моменту выхода из устья, она покрылась пенными барашками и заметно посветлела.

Плот несло по течению, иногда чувствительно потряхивая. Мимо проплывали заросли тростника, из которых плетут не только лодки, но и циновки, мебель, им покрывают крыши хижин. Из тростника вспархивали ибисы, пеликаны ныряли за рыбой, а на островках нежились бегемоты. Всем им не было до нас никакого дела. Нестеров распаковал фотографическую камеру, чтобы запечатлеть эту красоты. Интересно, получатся ли у него снимки, ведь мы так быстро движемся. Я с интересом наблюдала за его манипуляциями. Вернусь в N-ск, обязательно куплю себе такую же, как бы смешно это не выглядело в глазах окружающих.

Мужчины гребли, сменяя друг друга. Она громко переговаривались, перекрикивая шум волн, предупреждали друг друга об опасности, подстерегающей со всех сторон. Могли помешать мели, водовороты, опасные животные. Порожистые участки сменялись болотистыми, со стоячей водой. Там приходилось грести изо всех сил, да еще мешал свежий встречный ветер. Такие места были наиболее опасны. Кто знает, что скрывают эти мутные воды?

— Скоро будет водопад! — прокричал Малькамо. — Нужно прибить плот к берегу. Это опасно!

— А как мы будем волочь плот по берегу?

— Нужно доплыть до португальского моста, а там можно и по берегу.

— Что это за мост? — спросила я.

— Он переброшен сразу после Тис-Ысата, построен португальскими миссионерами в 18 веке. А водопад — очень серьезное препятствие. Я даже не знаю, как мы его пройдем.

Не успел Малькамо произнести последние слова, как наш плот тряхнуло и мы свалились, словно с небольшой горки. Хорошо, что все вещи были привязаны, а мы сами крепко держались за ремни с двух сторон плота.

— Весла, весла не потеряйте! — крикнул Аршинов.

— Барин, может вправо грести, там, навроде, поспокойнее будет? — закричал Григорий.

— Делай, как знаешь!

Нас снова тряхнуло, на этот раз сильнее. Рев воды все усиливался, ничего не было слышно, в воздухе стояла мелкая водяная пыль.

— Не успеваем в сторону от водопада! Держитесь крепче!

Последнее, что я услышала перед тем, как пучина поглотила меня, это молитву Автонома…

На водопады хорошо любоваться, когда стоишь в отдалении от него, на твердой земле. На тебе прорезиненный макинтош, [59] В 1823 шотландский химик Чарльз Макинтош начал продажу плащей из прорезиненной ткани — «макинтош». перчатки и зонтик. Воздух свеж и прохладен. Скоро ты пойдешь пить горячий шоколад и, снимая с себя тяжелый плащ, скажешь со вздохом: "Конечно, это удивительное явление природы, такая мощь! И все же как хорошо, что нас там нет".