Катерина Врублевская - Дело о рубинах царицы Савской

У него прелестная помощница, полька по имени Мари. Я хочу попытаться счастья и поухаживать за ней, но мне все время мешает один парень по имени Пьер, носатый и лохматый. И все же я не теряю надежды.

Вот, кажется и все. Я вкладываю в конверт ваши портреты, дорогая Аполлинария Лазаревна, письмо принца, и, надеюсь, вы вскоре его получите, в целости и сохранности.

Остаюсь,

Ваш,

Арсений Нестеров,

Париж, сентябрь 1895 г.

Я отложила письмо в сторону и задумалась. Действительно, получилось очень странно: портреты людей, жанровые фотографии, да и просто пейзажи получились у Нестерова. А именно ковчег — не вышел. Не наводит ли сей факт на мысль, что само божественное провидение хочет скрыть от людских глаз реликвию, на которую мы так неосторожно посягнули?

Ребенок во мне заворочался, лягнул меня изнутри, отчего все тело пронзила сладостная истома. Я сидела и размышляла о том, какая я счастливая — у меня, наконец, будет маленький. Давно пора. Все заждались — и отец, и Вера, готовая тут же нянчить и баюкать крошку. Сколько можно быть одной, как перст?

С таким настроением я взялась за второе письмо и взрезала конверт ножом с ручкой слоновой кости. Дрожащими руками я развернула лист бумаги, на котором было написано по-французски: "Я, Малькамо бар Иоанн, негус негест, православной веры монофизитского толка, принадлежу к священной абиссинской церкви, сим удостоверяю, что взял в жены дворянку Аполлинарию Авилову, православную, в дату праздника Тимката, 12 марта 1895 года от рождества Христова. Венчание случилось в церкви Марии Сионской, в Аксуме, Абиссиния. По моему соизволению у моей жены остается фамилия Авилова, так как в моей стране ношение фамилий не заведено. Благословляю свою супругу и ребенка, зачатого от меня. Малькамо бар Иоанн, он же брат Иоанн, принявший постриг. 11 августа 1895".

Больше в письме ничего не было: ни нежных слов, ни приписки о том, как он живет, как себя чувствует. Только холодные строчки официального письма. Я почувствовала досаду, но потом одернула себя: Аполлинария, что ты себе позволяешь? Благородный принц решился на святую ложь, дабы облегчить мне жизнь и спасти репутацию в глазах общества и закона. А я видите ли, испытываю смешанные чувства! Он имеет право на обиду, и все же сделал то, что подсказывало ему человеколюбие.

И я поспешила к отцу, взяв с собой конверт из толстой коричневой бумаги.

Войдя в рабочий кабинет Лазаря Петровича, я бросилась ему на шею и расцеловала!

— Рара, ты у меня самый заботливый и замечательный отец на свете!

— Правда? — усмехнулся он. — Приятно слышать. Чем обязан такому восторгу?

— Смотри! — и я протянула отцу конверт. — Твои усилия не пропали даром.

— Интересно, интересно, посмотрим, что здесь, — сказал Лазарь Петрович, внимательно осматривая марки и печати на конверте.

— Ты внутрь загляни, — я сгорала от нетерпения.

Отец достал фотографии и принялся рассматривать их так же тщательно, как и надписи на конверте. Адвокатскую выучку не забудешь ни при каких обстоятельствах!

— Да ты красавица, Полинушка! Тебе так к лицу корона. Королевна! Настоящая королевна! Шемаханская царица!

— Абиссинская, — поправила я.

— Вот это доказательства, — удовлетворенно отметил Лазарь Петрович. — Теперь их можно в судейскую коллегию, подтверждать тетушкино завещание.

— Ты дальше смотри! — взмолилась я.

— А что, в конверте еще что-то есть? — он заглянул внутрь и вытащил письмо Малькамо. Прочитал. — Полина, это правда то, что тут написано?

— Нет, рара, — твердо ответила я. — Мы не венчались в церкви Марии Сионской, это ложь.

— Кто об этом знает?

— Ты, я, — я медлила, — и Малькамо.

— Отлично! — сказал Лазарь Петрович и потер ладони. — Малькамо далеко, ты — слабая женщина, а я — твой адвокат, который обязан хранить тайну. Тебе вредно волноваться в твоем положении.

— Отец… Я чувствую… Кажется, начинается…

Немедленно были вызваны доктор и акушерка. Вера забегала с горячей водой и полотенцами, а я лежала на кожаном диванчике и стонала, обхватив руками живот. Не помню уже, сколько времени все продолжалось, но вдруг мне стало легко-легко, акушерка что-то подхватила на руки, раздался скрипучий крик и мои муки закончились.

— Девочка! — воскликнула акушерка. — Темненькая.

— Покажите, — слабым голосом попросила я.

— Сейчас, сейчас, только пуповину обрежу и обмою.

Девочка оказалась красавицей. Кожа цвета кофе с молоком, огромные черные глаза в пол-лица, точеный носик и редкие волосики на голове. Маленькая копия Малькамо. Она немного покряхтела, чмокнула губами и чихнула. Я умилилась.

В комнату вошел Лазарь Петрович.

— Где моя внучка? — ласково произнес он?

Акушерка протянула ему ребенка. Я и не ожидала, как может меняться человек, когда он осознает себя дедом. Строгий адвокат, искусный оратор вдруг превратился в любящего деда, из которого малышка в недалеком будущем начнет вить веревки. Можно не сомневаться: может, лицом она и в отца, но характером будет в меня. Я это чувствую!

— Назовешь-то как? — спросил отец?

— Марией, — чуть слышно прошептала я. Как же иначе?

Пока я отлеживалась в постели после родов и кормила свою ненаглядную девочку, в N-ске разразился скандал. Елизавета Павловна на ближайшем четверге осудила взбалмошную вдову, перешедшую все границы приличия. Мало того, что я уехала одна в африканскую страну, так еще и вернулась с черным незаконнорожденным отпрыском. Ноги моей не будет в избранном обществе! С ней согласились почтмейстерша, супруга судебного пристава и две «синявки» из женского института. Они хотели уговорить губернаторшу подключиться ко всеобщему остракизму, но практичная, или просто равнодушная ко всему, кроме еды, губернаторша отказалась.

Все это рассказывала мне Вера, у которой были лазутчики во всех мало-мальски приличных домах. Вера обожала сплетни и слухи, к ней они стекались с неимоверной быстротой.

В дом зачастили визитеры вроде бы для того, чтобы пожелать здравия матери и новорожденной, но их заворачивали обратно, объясняя тем, что я еще не оправилась после родов.

В кондитерской Китаева на отца напала некая почтенная дама и, потрясая клюкой, завопила, что его дочь вавилонская блудница! Отец, купив эклеры, отвесил кликуше легкий поклон и предложил позвать околоточного. Та немедленно угомонилась.

Все переменилось словно по мановению волшебной палочки, когда судейская коллегия признала бумаги подлинными, а меня — выполнившей условия завещания тетка Марии Игнатьевны, и поэтому я, спустя три недели, стала полноправной владелицей тетушкиного наследства, а моя дочь получила законного отца.