К. Сэнсом - Горбун лорда Кромвеля

– Хватит! – изо всех сил призывал он монахов к милосердию. – Братья, умоляю вас, уймитесь!

Но те продолжали обрушивать на него шквал снежков и насмешек. Надо сказать, что сцена, свидетелем которой мне довелось стать, отнюдь не была такой безобидной, как та, что произошла прошлым вечером. Я собрался было вмешаться и положить конец затянувшейся шутке, но не успел этого сделать, как позади меня раздался чей-то громкий голос:

– А ну-ка, сейчас же прекратите!

При виде внушительной фигуры брата Габриеля монахи тотчас бросили на землю свои снежки.

– И это, по-вашему, называется христианским братством? – гневно набросился он на них. – Неужели вам не стыдно? Сейчас же помогите ему встать, слышите?

Двое молодых монахов бросились к Септимусу, который, тяжело пыхтя, пытался подняться на ноги.

– В церковь! Всем сейчас же идти в церковь! Заутреня начнется через десять минут.

Увидев меня, ризничий вздрогнул, а когда монахи разошлись, подошел ко мне и сказал:

– Прошу прощения, сэр. Подчас монахи превращаются в проказливых школяров.

– В этом я уже убедился, – заметил я, вспомнив о разговоре с братом Гаем. – То, что мне довелось лицезреть, христианским братством не назовешь.

Ныне брат Габриель предстал передо мной совсем в ином облике, и я понял, что он не просто священнослужитель, а человек немалого авторитета и огромной нравственной силы. Пока я на него глядел, гнев на его лице сменился горечью и грустью.

– Такое впечатление, словно в этом мире люди только и ищут жертв и козлов отпущения. Особенно ярко это проявляется в тяжелые времена, когда в обществе обостряется напряжение. Как я вам уже однажды говорил, сэр, монахи, подобно мирянам, вовсе не защищены от происков дьявола.

С этими словами он поклонился и последовал за братьями в церковь.

Я же продолжил свой путь к лазарету и, миновав зал, направился в сторону внутреннего коридора. От голода у меня урчало в животе, и я заглянул на кухню, чтобы взять с тарелки яблоко. Мое внимание внезапно привлекло большое красное пятно за окном. Я подошел ближе, и в следующий миг меня обуял столь сильный ужас, что мне с трудом удалось удержаться на ногах.

В саду ничком лежала Элис, а рядом с ней валялся разбитый горшок. Она лежала в луже крови, которая все еще продолжала струйками растекаться по снегу.

Я вскрикнул и тут же заткнул себе рот кулаком. Саймон Уэлплей погиб из-за того, что хотел мне что-то сообщить. А теперь Элис! Я бросился к ней со всех ног, моля Бога о чуде, несмотря на то что никогда не питал к чудесам никакого доверия. Однако в то мгновение я был готов многое отдать за то, чтобы мои наихудшие предположения оказались ложью.

Девушка лежала рядом с дорожкой лицом вниз. Лужа крови была очень большой, и в какой-то жуткий миг у меня мелькнула мысль, что у нее, как у Синглтона, отрублена голова. С трудом заставив себя подойти ближе, я с некоторым облегчением обнаружил, что все части тела у нее целы. Перешагнув через осколки горшка, я опустился рядом с девушкой на колени и, немного поколебавшись, нащупал у нее на шее пульс. Когда я услышал его ровный и сильный ритм, то чуть было не вскрикнул от радости. От моего прикосновения девушка слегка вздрогнула и тихо застонала. Потом раскрыла глаза, которые на ее запачканном кровью лице показались мне голубее прежнего.

– Элис! О, слава Богу, вы живы! Господь сотворил чудо!

Я потянулся вперед и порывисто ее обнял, буквально задыхаясь от радости при ощущении тепла живого человеческого тела и биения сердца. Моего ликования не омрачил даже тошнотворный запах крови, ударивший мне в нос.

Ее руки уперлись мне в грудь.

– Сэр, что это вы…

Я отпустил ее, и она попыталась приподняться.

– Прошу прощения, Элис, – произнес я в некотором замешательстве. – Когда я увидел, что вы живы, то так обрадовался, что не мог сдержаться. У меня как будто камень с души упал. Я думал, что вы умерли. Однако лежите спокойно. По всей очевидности, вы сильно разбились. Скажите, в каком месте вы поранились?

Посмотрев на свою окровавленную одежду, она на мгновение задержала на ней недоуменный взгляд, потом схватилась рукой за голову. В следующее мгновение лицо ее внезапно просияло, и, к моему изумлению, она залилась смехом.

– Сэр, я вовсе не поранилась, а всего лишь ушиблась. Дело в том, что я поскользнулась на снегу и упала.

– Но…

– Я несла в кувшине кровь. Помните, ту самую, которую мы забирали у монахов. Это не моя кровь.

– О! – воскликнул я и прислонился к стене, ощутив головокружение от радости.

– Мы собирались разлить ее по саду. Нам пришлось довольно долго держать ее в тепле, потому что брат Гай велел подождать, пока сойдет снег. А сегодня я решила отнести ее в кладовую.

– Да, да, понимаю. – Я тоже рассмеялся, но смех вышел несколько нервный. – Надо же, какой вышел конфуз! Я сам себя ввел в заблуждение! – Я взглянул на свой запачканный кровью камзол. – Да к тому же испортил свою одежду.

– Она отстирается, сэр.

– Прошу меня простить за то, что… я на вас так набросился. Уверяю вас, я не имел в виду ничего дурного.

– Понимаю, сэр. – Было видно, что она тоже ощущает некоторую неловкость. – Мне очень жаль, что так вышло, что я вас так напугала. Раньше со мной ничего подобного не случалось. Дело в том, что вода на дорожках замерзла, а лед припорошило снегом. Так или иначе, я весьма благодарна вам за участие.

Она с благодарностью кивнула мне.

Заметив, как при этих словах ее слегка передернуло, я ощутил укол разочарования: до чего же неприятны, должно быть, оказались для Элис мои объятия.

– Давайте пройдем в дом, – произнес я. – После ушиба вам нужно немного полежать. Как ваша голова? Не кружится?

– Нет, все в порядке. – Она даже не воспользовалась протянутой мною рукой. – Думаю, нам обоим следует переодеться.

Она встала, стряхнула с себя окровавленный снег, и я проводил ее в дом. Войдя в лазарет, Элис направилась на кухню, а я – в свою комнату, где сменил одежду на ту, которую в качестве сменного набора прихватил с собой, а окровавленную бросил на пол. Потом сел на кровать и стал ждать возвращения Марка. Я мог бы пойти к Элис и попросить ее, чтобы она отнесла мою одежду в прачечную, но мне не хотелось этого делать. После того, что случилось, я не мог преодолеть охватившего меня смущения.

Казалось, в таком положении я просидел довольно долго. Раздался очередной звон колоколов, возвестивший, что похороны Саймона Уэлплея подошли к концу и его тело предано земле. Я проклинал себя за то, что послал Марка провожать Гудхэпса в город.

Поначалу я собрался было сам направиться к рыбному пруду. Но потом переменил решение, руководствуясь некоторыми соображениями относительно брата Эдвига.