Юрий Кларов - Пять экспонатов из музея уголовного розыска [с иллюстрациями]

«Вот кто должен купить мебель, — решил де Беркес. — И купит, хотя бы для того, чтоб про его брадобрейство забыли».

Услышав фамилию графа Кутайсова, Феоктист Феоктистович побелел: уж слишком близко Кутайсов к царю стоял. Не случилось бы чего. Деньги деньгами, а своя голова всех денег дороже. Но француз успокаивающе похлопал его по плечу. Он ни минуты не сомневался в удаче. И надо сказать, что у него были для этого некоторые основания.

Уже через неделю близнец булевского гарнитура «Прекрасная маркиза», или «Золотые стрелы Амура», был перевезён к графу Кутайсову, а компаньоны начали делить полученные ими от Кутайсова деньги.

Присутствовать при этом дележе нам, я думаю, совсем не обязательно. Ведь нас интересует лишь дальнейшая судьба гарнитура и мастера, создавшего этот шедевр мебельного искусства. Поэтому проявим скромность, зажмурим глаза и на время забудем про Феоктиста Феоктистовича и де Беркеса. Пусть они без помех занимаются своим делом, которое доставляет им столько удовольствий. Мы же уделим немного внимания Кутайсову.

Надо думать, граф-брадобрей был доволен состоявшейся сделкой. Ему нравилась приобретённая мебель и льстил восторг, который эта мебель вызывала у посетителей.

Но счастье, как известно, не вечно, и купленный Кутайсовым гарнитур не так уж долго простоял в его доме.

В ночь с 11 на 12 марта 1801 года император Павел I был убит.

Смерть благодетеля была для Кутайсова большим ударом. Графа тотчас же отстранили от государственной деятельности. Но Кутайсова не лишили обширных поместий, полученных им от покойного императора, не сослали, не отправили за границу, а сыновьям его была обеспечена блестящая карьера.

Правда, теперь в графе никто не заискивал. Так получалось, что сам граф постоянно нуждался в чьём-либо покровительстве, и чаще всего в покровительстве человека с курносым носом и свинцовыми глазами, который приобрёл вес в царствование Павла, но стал всемогущим при Александре I.

Граф Аракчеев весьма гордился своим девизом: «Без лести прЕдан». Но Суворов в своё время не зря переиначил эти слова: «Бес лести предАн». За грубой и угрюмой внешностью солдафона скрывались и лисья хитрость карьериста, и ловкость придворного льстеца, и хватка скаредного помещика, выжимающего из крепостных все соки.

Недолюбливая людей, генерал питал нежные чувства к собакам. В его имении в Грузине были поставлены мраморные памятники двум псам, которым Аракчеев, опасаясь отравы, давал опробовать каждое подаваемое ему блюдо.

Были у Аракчеева и иные слабости. Он обожал скабрезные анекдоты, а половина библиотеки в Грузине состояла из книг весьма игривого содержания. Аракчеев хорошо разбирался в фривольной живописи и военных поселениях, но отнюдь не в художественной мебели. И тем не менее именно у него возникло подозрение, что к подаренному Кутайсовым мебельному гарнитуру Буль никогда и никакого отношения не имел.

Возможно, здесь сыграла какую-то роль интуиция генерала, а ещё вероятней, твёрдое и непоколебимое убеждение, что все люди подлецы и ничего хорошего ждать от них не приходится.

В общем, не зря побледнел Феоктист Феоктистович, когда де Беркес решил продать мебель графу Кутайсову…

Когда бывшего дворецкого князя Потёмкина доставили к Аракчееву, он понял, что дела его плохи. И всё же Феоктист Феоктистович духом не падал. Мало ли в каких передрягах побывал! Авось и тут пронесёт.

Но когда на нём остановились свинцовые глаза вошедшего в комнату Аракчеева, все хитроумные мысли Феоктиста Феоктистовича словно студёным ветром из головы выдуло. Задрожал Феоктист Феоктистович и бултыхнулся генералу в ноги.

— Виноват, ваше сиятельство!

И потянулась из клубка ниточка…

От бывшего дворецкого князя Потёмкина Аракчеев узнал всё, что тот сам знал или о чём только догадывался.

Узнал про историю двух мебельных гарнитуров-близнецов, сделанных кем-то в России и почти одновременно купленных Потёмкиным и Шереметевым, про то, как освидетельствовали эту мебель русские мастера-умельцы, про уговор Феоктиста Феоктистовича с де Беркесом и про их совместную коммерческую деятельность, благодаря которой эта мебель в конечном итоге и оказалась в поместье Аракчеева.

Аракчеев понюхал табак из золотой табакерки, чихнул и спросил:

— Выходит, французик спервоначалу клятвенно в подлинности заверение делал?

— Истинно, ваше сиятельство.

— А затем, выходит, отпёрся от оного?

— Совершенно справедливо рассуждать изволите, ваше сиятельство.

— Угу, — задумчиво сказал Аракчеев и распорядился доставить к нему де Беркеса.

Многое из того, о чем поведал француз, представило интерес не только для Аракчеева…

Ошеломлённый Феоктист Феоктистович узнал, что де Беркес, оказывается, никогда не сомневался в поддельности мебельных гарнитуров, которые ему показали в Таврическом дворце.

— Почему же он, каналья, утверждал обратное? — спросил Аракчеев.

— Только потому, что мастер, сделавший эту прекрасную мебель — поверьте, граф, она действительно прекрасна, — очень просил признать её за булевскую. А когда у человека мягкое сердце, его уговорить совсем нетрудно…

Уплатил небось за лжесвидетельство? Естественно. Иначе бы ему, де Беркесу, и совесть не позволила, и дворянская честь…

А так дозволила совесть-то?

Де Беркес только руками развёл. Дескать, сам удивляюсь, до чего покладистой оказалась.

Но больше всего Феоктист Феоктпстович поражён был всё-таки не этим. Его потрясло заявление де Беркеса, что мебель, имитирующую булевский гарнитур «Прекрасная маркиза», или «Золотые стрелы Амура», смастерил не кто-нибудь, а старый и хороший знакомый Феоктиста Феоктистовича, крепостной графа Шереметева, знаменитый петербургский столяр-краснодеревщик Никодим Егорович Беспалов, чьё мебельное заведение поставляло мебеля многим вельможам и даже во дворец самой императрицы.

Большим весом в мебельном деле пользовался Никодим Егорович. И то, второго такого искусника не найти. Потому, когда потребовалось мебель на подлинность проверять, Феоктист Феоктистович первым его в Таврический дворец и пригласил. Гляди, дескать, Никодим Егорович, что скажешь, то и постановим, то и князю отпишу. Самая что ни на есть железная вера тебе. Потому как мастер из мастеров.

А он что, выходит? А он, выходит, сам весь этот обман и затеял для своей выгоды.

И хотя Феоктист Феоктистович тоже был не без греха, очень ему стало от всего этого обидно. Чуть ли не до слёз.

Ведь если бы не тот старичок, который догадался понюхать, то мебель бы наверняка за булевскую пошла. Как пить дать. И тут мысли Феоктиста Феоктистовича приняли совсем неожиданный оборот. Недаром же говорят о противоречивости человеческой натуры.