С. Пэррис - Ересь

На миг девушка призадумалась, потом вскинула голову и поглядела на меня в упор — в глазах ее была мука.

— Значит, нет возможности научиться действующей магии? — вырвалось у нее.

— В каком смысле действующей? — переспросил я, напуганный очередной переменой в ее настроении. — У вас что-то на уме, но пока вы не объяснитесь, я не смогу дать вам совет.

София вновь обратила лицо к огню и какое-то время молчала. Я тем временем отрезал себе кусок сыра и жевал его, ожидая, решится ли она высказаться откровенно.

— Вам не случалось полюбить кого-то, кто не мог ответить вам взаимностью?

— Нет, — искренне отвечал я, — но я любил девушку, которой не мог обладать, так что я хотя бы отчасти вас понимаю.

Она кивнула, все так же глядя в колеблющееся пламя. Затем подняла голову, вперила в меня взгляд ясных карих глаз.

— Кто она была?

— Знатная француженка. Я жил тогда в Тулузе. Она тоже презирала роль, отведенную женщине, и стремилась к знанию. Она была похожа на вас и духом, и красотой, — ласково добавил я.

Девушка слегка усмехнулась.

— Вы хотели жениться на ней?

Я призадумался.

— Я хотел любить ее. Я хотел, чтобы наши беседы не прерывались, я мечтал сжать ее в объятиях. Но жениться — нет, это было просто невозможно. Ее отец готовил ей брак, соответствующий его честолюбию, а не ее чувствам. И не моим.

— Совсем как мой, — сказала она и вновь кивнула; волосы рассыпались вокруг ее лица. Она вновь пристально посмотрела на меня. — Вас разлучили?

— Ее отец разлучил нас. Но помимо всего прочего в Тулузе продолжались распри между католиками и гугенотами, и ради собственной безопасности мне пришлось уехать. Такова уж моя участь — постоянно скитаться с места на место и создавать себе имя заново. Так что семейное счастье — не мой удел.

— Печально. Однако и тут у вас будет множество поклонниц, Бруно. Ни у кого из англичан нет таких глаз, как у вас.

Комплимент застал меня врасплох, и я не нашелся что ответить. София тоже смутилась и вновь уставилась в огонь.

— Как я вам завидую, вы столько успели повидать! У вас было множество приключений, а я уже шесть лет не покидала Оксфорда. Порой мною овладевает беспокойство и страх, что я так ничего, кроме этого, и не увижу, разве что сумею каким-то образом решительно изменить свою жизнь. Порой я готова сломать ее, мою жизнь, разбить ее в куски! На вас когда-нибудь такое находит? — Выразительные глаза смотрели на меня с мольбой о понимании.

— Безусловно. Тринадцать юношеских лет я провел в монастыре, и эта тоска, мечта о новом небе, новой земле знакомы мне лучше, чем многим другим. Но будьте осторожны, София, ибо мне пришлось также понять, что не стоит искать приключений ради самих приключений. Ценность дома осознаешь только тогда, когда его лишишься, — негромко договорил я.

— Отец рассказывал, что вы жили в Париже, при дворе короля Генриха. Там, верно, много красивых дам?

— Я видел немало красивых лиц и роскошных нарядов, это верно, однако красоты ума при дворе не сыщешь.

— Но ведь вы увлекли их своими идеями! — увлеченно сказала София.

— Вот уж не думаю, чтобы придворных дам интересовали мои идеи, — печально усмехнулся я. — Мало кто из них утруждал себя чтением, а уж тем более «идеями». Большинство ничего не смыслит даже в политике своего же государства, а я не умею притворяться, что меня привлекает женщина, чьи интересы сводятся лишь к модам и придворным сплетням. Я терпимый человек, но глупости не переношу.

Она выпрямилась и посмотрела на меня с интересом.

— Значит, вы цените в женщине способность мыслить и выражать свои мысли?

— Разумеется, при условии, что женщина образованна. Без образования женщина обречена быть лишь украшением, а тогда уж лучше повесить картину в гостиной, тем более что, в отличие от женщины, ценность художественного произведения с годами возрастает.

Усмехаясь, София покачала головой.

— Да уж, не похожи вы на англичан, Бруно. Впрочем, это было видно с первого взгляда. Мой отец уверяет, что, если женщина умна, это способно лишь отвратить мужчин и, если, мол, я хочу найти мужа, мне следует помалкивать, мило улыбаться и держать свои мысли при себе.

— Ваш отец столько же смыслит в человеческих чувствах, сколько в космологии.

Она расхохоталась, но глаза оставались серьезными.

— А ваш inamorato? [20] Возлюбленный (ит.). — рискнул я. — Что ценит он? — Девушка промолчала, и я с большей уверенностью продолжал: — Не могу допустить, чтобы девица столь богато одаренная нуждалась в каких-то магических средствах, чтобы добиться внимания мужчины. При всем уважении к вам, могу лишь предположить, что ваш inamorato слеп или туп.

— Нет никакого inamorato! — выкрикнула она вдруг, крепко прижав руки к груди и отвернувшись от меня. — Не смейтесь надо мной, Бруно. Я-то думала, вы не такой, как все.

— Прошу прощения.

Я подлил себе вина и откинулся на спинку кресла, стараясь скрыть улыбку. Если уж девушка хочет довериться кому-то, она все равно это сделает, но только когда сама сочтет нужным. Несколько минут мы сидели в молчании, лишь треск поленьев и убаюкивающее гудение огня нарушали тишину.

— Что касается Агриппы, он добыл знания о практической магии из древнего трактата, именуемого в Европе Picatrix, — заговорил я, когда стало ясно, что София по своей инициативе молчание не прервет. — Правильнее именовать его Ghayat al Hakim, то есть «Цель мудрых». Этот трактат был составлен арабами в Харране примерно четыре столетия тому назад. Но на самом деле это перевод с гораздо более древнего труда, написанного еще до разрушения Египта и вдохновленного, как полагают, самим Гермесом Трисмегистом. — Я сделал паузу и отпил глоток вина в полной уверенности, что внимание слушательницы вновь безраздельно принадлежит мне: ее глаза неотрывно глядели на меня. — Эта книга запрещена Римом и никогда не печаталась в типографиях, ибо это слишком опасно, однако по приказу короля Альфонса Мудрого она была переведена на испанский, а затем на латынь, так что появилось несколько рукописных копий. Одна из этих копий была десять лет тому назад тайно доставлена в Париж для короля Генриха. Король собирает запретные эзотерические книги, хотя и не умеет пользоваться ими.

— И вы прочли ее? — шепотом спросила София, всем телом подавшись ко мне.

— Его величество разрешил мне взглянуть на этот манускрипт после того, как я торжественно поклялся, что не буду переписывать его для себя — ни целиком, ни даже отдельные его части. Он упустил из виду, что я — первый в Европе специалист в искусстве запоминания. — Тут я позволил себе скромно усмехнуться, но София как будто ничего и заметила.

— Так что же там было?

— Это учебник астральной магии, наставление в искусстве применять себе в помощь талисманы, образы и те силы, что движут звездами и планетами. — Я понизил голос до шепота и оглянулся, проверяя, надежно ли прикрыта дверь. — Магия эта основана на идее, что при всем бесконечном разнообразии вещества во Вселенной все силы в ней взаимосвязаны и все это входит в единое, одухотворяемое Божеством вещество. А потому человек, обладающий достаточными познаниями, может установить связи между элементами природного мира и теми небесными силами, коим они подчинены.