Жозе Душ Сантуш - Кодекс 632

Американец склонился над блокнотом.

— Первая линия проходит по морю, вторая захватывает Бразилию.

Томаш кивнул.

— Бразилия. А теперь скажите, почему португальцы хотели передвинуть границу?

— Чтобы утвердить свои права на Бразилию.

— Но тут возникает следующий вопрос: зачем, скажите на милость, в 1494 году утверждать права на еще не открытую страну? — Томаш с заговорщическим видом наклонился к собеседнику: — Или уже открытую?

Молиарти откинулся на спинку стула и вдохнул в легкие побольше воздуха.

— I see your point. — Он взял бутылку «Луи Редера», наполнил фужер, отпил немного и аккуратно поставил фужер на стол, потом вдруг резко подался вперед и впился в Томаша глазами. — Здесь, конечно, есть о чем подумать, — произнес он медленно, — но скажите честно, Том, во всем этом есть хоть что-нибудь новое?

Томаш выдержал взгляд американца, не отводя глаз.

— Ничего, — ответил он.

— Абсолютно ничего?

— Абсолютно. Тошкану лишь систематизировал разрозненные сведения, которые можно почерпнуть у других ученых.

Молиарти скрючился на стуле, опустив плечи и глядя в пространство. Сначала помощник директора фонда казался растерянным, потом растерянность сменила апатия, на смену ей пришла ярость.

— Motherfucker, son of a bitch! — пробормотал он, жутко кривя рот. Опустив веки, он бесцельно водил рукой по столу, будто искал и не находил, во что вцепиться. — 1 knew it! Shit!

Португалец хранил молчание. Молиарти еще долго шептал что-то себе под нос, то багровея, то белея от ярости. Наконец он глубоко вздохнул и глухо произнес:

— Том, профессор Тошкану нас обманул.

— В каком смысле?

Американец потер веки.

— Как мы с Джоном говорили в Нью-Йорке, нам хотелось приурочить к пятисотлетию экспедиции Кабрала какое-нибудь по-настоящему значительное исследование. Для этого мы еще семь лет назад наняли профессора Тошкану. Все это время старый негодяй тратил наши деньги, морочил нам голову и рассказывал байки о великом открытии, на пороге которого он якобы находится. И вот теперь, когда наш уважаемый профессор сыграл в ящик, выясняется, что он, оказывается, всего лишь систематизировал то, что всем и так давно известно. Другими словами, нам остается…

— Вы слишком торопитесь, — перебил Томаш.

Прерванный на полуслове Молиарти замер с обескураженным видом.

— Что?

— Вы слишком торопитесь, утверждая, что профессор Тошкану не обнаружил ничего нового.

— Прошу прощения, но вы сами так сказали.

— Профессор находился в начале пути. Он не успел довести до конца свои исследования.

— Что ж вы сразу не сказали, что есть что-то еще! — воскликнул Молиарти, вновь обретая надежду.

— Разумеется, есть, — осторожно подтвердил Томаш. — Правда, я не уверен, что речь идет именно об открытии Бразилии.

— А о чем же?

Португалец виновато опустил глаза.

— Мне пока нечего вам сказать. Ничего конкретного, хотя есть кое-какие нити, и я пробую их распутать.

— Ради бога, Том, не мучайте меня! Скажите толком, что за нити!

— Мне удалось обнаружить некий шифр.

На губах Молиарти мелькнула странная улыбка, как у человека, которому не терпится рассказать нечто важное.

— Ага! Я всегда знал, здесь что-то есть. Всегда знал. Том, вы ведь скажете мне, что это за шифр?

— Вам приходилось слышать об Овидии?

— Разумеется, — неуверенно ответил американец, гадая, при чем здесь Овидий и как он связан с профессором Тошкану. — Это ведь какой-то римлянин, верно?

— Овидий жил во времена Иисуса Христа и был поэтом. Он писал стихи, полные чувственности и тонкой иронии, и оказал огромное влияние на итальянское Возрождение. Среди его произведений есть поэма под названием «Героиды». А в этой поэме есть одна знаменитая строка.

Томаш сделал паузу и потянулся за печеньем.

— Что за строка? — спросил Молиарти нетерпеливо.

— Nomina sunt odiosa.

— Как?

— Nomina sunt odiosa.

— И как это понимать?

— Не стоит называть имен.

Молиарти беспомощно развел руками.

— So what? При чем тут…

— Nomina sunt odiosa — это ключ, который оставил нам профессор Тошкану. Я не знаю, что это за ключ, — спокойно сказал Томаш, надкусив печенье, — но постараюсь узнать, и обязательно вам расскажу.

Желтые диваны и коричневый пол разбавляли стерильную белизну приемного покоя. В комнате витал резкий запах дезинфектора, неприятный, смутно тревожный, сопутствующий всем больницам на свете. Окна выходили на парк аттракционов; ажурные дуги пустых в этот час американских горок грустно синели на фоне гнущихся под ветром деревьев и волнистых холмов, со всех сторон обступивших безлюдный парк.

Томаш притулился на неудобном диване, рассеянно листая журналы, где с ярких фотографий одинаково улыбались хорошо одетые люди, демонстрируя то натужное семейное счастье, то бесстыдный разгул богемных вечеринок; глянцевые журналы, где все мужчины как на подбор респектабельны и в дорогих рубашках, а женщины молоды, красивы и очень сильно накрашены. Пришельцы из другого мира, герои вечной войны с собственным возрастом, в неравных битвах стремящиеся отвоевать год-другой у подступающей старости.

Томашу надоело любоваться ярмаркой тщеславия, и он вернул журналы на место. Маргарита, сидя у окна, прижалась носом к стеклу и мечтательно глядела на заброшенные американские горки, словно фантазируя о стремительных подъемах и головокружительных спусках. Констанса неловко пристроилась на диване подле мужа, беспокойная, нервная, и в немой тревоге смотрела на дочь.

— Думаешь, придется делать операцию? — спросил Томаш тихонько, чтобы Маргарита не слышала.

Констанса вздохнула.

— Не исключено. — Она прикрыла глаза. — Понимаешь, с одной стороны, я вроде бы хочу, чтобы ее прооперировали, и она больше не мучилась. Но когда я представляю, что в такое маленькое сердечко кто-то полезет скальпелем, мне становится страшно до тошноты.

У Маргариты были проблемы с сердцем, обусловленные ее основным заболеванием. Вскоре после того как у малышки диагностировали синдром Дауна, педиатр из института Рикарду Жоржи позвал их на консультацию. Не столько для того, чтобы обследовать девочку, сколько затем, чтобы объяснить напуганным родителям, что их ждет. Слова врача подтверждали то, что они сами успели прочесть в медицинских журналах: болезнь Маргариты означала наличие лишних пар хромосом в каждой клетке организма, в том числе и в сердце. В человеческих клетках по сорок шесть хромосом, разделенных на пары; причина всему — пара номер двадцать один; у Маргариты и ей подобных было не две двадцать первых хромосомы, а три; это явление назвали трисомией 21. Она-то и вызывает синдром Дауна.

Педиатр говорил о «генетической катастрофе», которую невозможно предвидеть, убеждал родителей заглушить муки совести и не винить друг друга; но и Томаш, и Констанса знали: если виноватого нет, значит, виноваты оба, оба допустили то, что произошло, оба пошли открывать, когда в дверь стучалась беда. Отныне оба сгибались под тяжестью неизбывной вины перед маленькой дочуркой, перед своей плотью и кровью, и втайне надеясь заслужить прощение, как могли, старались порадовать ее, облегчить ей жизнь, возместить то, чего она была лишена от рождения.