Брэд Гигли - Год гиен

Ои спрятался в тени колонны, размышляя над этой диллеммой — и тут увидел градоправителя Паверо, спешившего по коридору. За ним следовала армия слуг, и Паверо отдавал быстрые приказы управляющим опустить деревянные решетки на дверях и окнах, на которых дико развевались толстые занавеси.

Следует потушить священные огни! — услышал Семеркет приказ Паверо. — Если искры попадут на эти занавеси, вспыхнет весь храм.

Семеркет немедленно отправился в канцелярию Паверо. Так как западный градоправитель был братом царицы Тийи, Семеркет не сомневался, что он тоже входит в число заговорщиков. Вспомнилась встреча с градоправителями этим утром: у Паверо был странно виноватый вид, когда его застали за оживленной беседой с его соперником Пасером.

И тут Семеркета осенило: бурлящая ненависть градоначальников друг к другу была притворной. Их вражда — не более чем попытка отвлечь внимание от их общей цели — увидеть на троне сына царицы Тийи.

«Если Пасеру пообещали пост министра, то какова же будет награда Паверо за участие в заговоре?» — подумал Семеркет. Как родной дядя Пентаура, он наверняка станет первым среди советников молодого царя, превосходящим рангом любого министра. К тому же, вероятно, будет возвышен до звания кровного царевича.

Семеркет содрогнулся, вспомнив, чья кровь течет в его жилах — Паверо был таким же потомком проклятых Аменмеса и Таусерт, как и Тийя.

Чиновник понял, что царица и ее брат, скорее всего, давно уже планировали поделить между собой власть над державой. Сын Тайи Пентаура, увлеченный своими фаворитами и приветствиями толпы, легко согласится снять со своих плеч самые обременительные обязанности правителя, оставив управление матери и дяде. Семеркет уже мысленно видел страну, которой правят брат и сестра, видел невежество и высокомерие — главное следствие такого правления.

«Как они будут наслаждаться этим, — подумал он, — когда все царство будет перед ними пресмыкаться и убеждать, что законные наследники снова держат плеть и посох в своих запятнанных кровыо руках».

Откинув занавеску на двери, Семеркет вошел в служебную комнату градоправителя. В комнате было темно, единственным источником света служило маленькое отверстие в высокой каменной крыше. Чиновник углубился в этот сумрак, пристально оглядываясь — не задержался ли тут кто-нибудь. Но ему продолжало везти: комната была пустой. Редкий для страны шторм привлек внимание всех и каждого.

Семеркет быстро пересек комнату и подошел к столам, заваленным папирусом. Просмотрев их, он увидел, что все эти документы не имеют отношения к предательскому заговору — это лишь судебные тяжбы, списки добра, доставленного в Диамет в качестве дани, записи налогов и тому подобное.

«Если обличающие документы существуют, — подумал он, — то где градоправитель их прячет?»

По стенам тянулись ряды полок, в каждом их каменном отделении лежало несколько свитков. Семеркет быстро просмотрел кожаные таблички, но ни одна их них не говорила о том, что в свитке содержится нечто большее, чем списки и расписания вроде тех, что он нашел на столе.

Семеркет заметил дверь в дальнем конце комнаты, едва различимую в темноте. Открыв ее, он обнаружил нечто похожее на святилище. Там были собраны изображения богов и богинь, каждое — в собственной маленькой нише. Перед ними оставили гореть священное пламя, благодаря которому в комнате было тепло и светло. В конце концов, Паверо был знаменит своим религиозным пылом и нарочитой набожностью.

Семеркета это не впечатлило. Паверо был просто одним из тех преступников, что рядят свои грехи в пышные одежды набожности. Он уже повернулся, чтобы уйти, но, шагнув в дверь, задел ногой что-то, отлетевшее на другой конец комнаты. Это «что-то» слегка отскочило от стены, и дознаватель, посмотрев в ту сторону, увидел валяющиеся на полу пять-шесть смятых свитков папируса.

Он с любопытством опустился на колени, чтобы их рассмотреть.

«Земля опустошена», — прочитал он, расправив бумагу. Он узнал почерк. Паверо написал эти слова, к тому же недавно, потому что в углу комнаты лежали несколько все еще влажных тростниковых перьев и горшочек с чернилами, а рядом — чистые, аккуратно уложенные свитки.

Многие слова в бумагах были зачеркнуты, а другие переписаны, как будто Паверо усиленно искал нужные выражения.

«Небеса ожесточились против фараона, и боги протянули руки к другому…»

Семеркет выдохнул. Вот истинное доказательство предательства!

Его сердце быстро билось, когда он развернул другие клочки папируса — все это были наброски какого-то большого документа. Хотя он читал фразы не по порядку, выхватывая их с разных кусков, можно было извлечь смысл из всего документа в целом: «Боги протянули руки великому царевичу Пентаура, обойдя тех, кто следовал перед ним…»

Дыхание Семеркета прервалось: Паверо пытался оправдать свержение фараона, выдав это за приказ богов.

«Как это должно быть удобно, — с горечью подумал Семеркет, — так легко распознавать волю небес».

«Теперь мы должны напрячь наши руки для того, чтобы вырвать страну из власти нарушителя. Он и его любимцы разлетятся, как синицы и воробьи перед соколом. Мы вернем золото, серебро и бронзу державы, которые он водрузил у ног своей азиатской шлюхи…»

— Азиатской шлюхи, — вслух прошептал Семеркет, ощутив в этих словах холодное влияние царицы Тийи.

Преданность фараона его северной жене-хананеянке, царице Исис, была выбрана ее южной соперницей, как оправдание восстания. Из этого Семеркет сделал вывод, что письмо, вероятно, предназначалось главам южных семей. Он видел, насколько искусно Паверо и Тийя играли на старых предубеждениях против былых колоний. И — какое лицемерие! — пока брат с сестрой обвиняли фараона в расточении богатств державы на его чужестранку-жену, сами они грабили гробницы царственных мертвых, не щадя даже могил собственных предков.

«Все боги и богини посетили своих оракулов, — прочитал Семеркет в другом скомканном куске папируса, — и изъявили свою волю: соберите народ! Разожгите враждебность, чтобы поднять восстание против своего господина! Объявите о наступлении в державе новой зари!»

Последние куски папируса оказались списком, в который входило примерно пятьдесят имен, с методичными примечаниями Пасера. Семеркет не мог утверждать наверняка, перечислены ли в этом списке заговорщики, но это было вполне вероятно. Имена были выстроены по рангу, от полководцев до смотрителей казначейства, от царских чародеев до хранителя фараонова котла. В списке имелись даже имена двух библиотекарей Дома Правды — Мессуи и сутулого маленького Мааджи. Судя по примечаниям рядом с их должностями, им было поручено вернуть запрещенные колдовские свитки, спрятанные в Доме Правды. Семеркет больше, чем кто-либо, мог представить, какой вред царица собиралась причинить заклинаниями, содержащимися в этих книгах.