Арно Делаланд - Западня Данте

Виравольта выдержал паузу.

— Но мне кажется, у нас есть куда более важные проблемы.

— Безусловно…

Кампьони вздохнул.

— Марчелло Торретоне, отец Каффелли… Значит, Совет десяти, как и Уголовный суд, убежден, что между этими событиями есть связь?

Джованни Кампьони было около шестидесяти. Он носил черный подбитый мехом горностая костюм члена сената, стянутый на талии пластинчатым поясом с серебряной пряжкой, и берет. Сенатор, нахмурившись, шел рядом с Пьетро, опираясь на трость. Через некоторое время Виравольта остановился и повернулся к патрицию.

— Вы не встречались на днях с Лучаной Сальестри?

Кампьони удивленно остановился. Они стояли возле большой цветочной клумбы, яркость которой резко контрастировала с мрачной миной патриция.

— Дело в том, что… Как бы это сказать…

— Простите за вопрос, ваше превосходительство, но вы поймете, почему это важно для следствия, которое я веду. Дарили ли вы ей некоторое время назад золотую брошь с ее инициалами, Л и С, узором из двух мечей и украшенной жемчужинами розой?

Кампьони изумился еще больше.

— Да, именно такую! Но хотелось бы мне знать, кто вам позволил…

— Когда вы видели эту брошь на Лучане в последний раз?

— Примерно пару недель назад, но…

— Пару недель… И с тех пор ни разу?

— Да. Не соблаговолите ли все же сообщить, какая связь между этим подарком и теми темными делами, о которых вы начали мне говорить?

— Эту брошь, ваше превосходительство, обнаружили у ног Марчелло Торретоне в театре Сан-Лука. Лучана от вас это скрывала, но она утверждает, будто сию вещь у нее украл несколько дней назад какой-то тип, ей неизвестный.

Кампьони вскинул голову и недовольно поморщился, нервно поглаживая набалдашник трости.

— Так вот почему Совет десяти хотел, чтобы я с вами поговорил…

— Именно так, ваше превосходительство… Вам известно, что Лучана была также любовницей Марчелло?

Кампьони кивнул. Ему становилось все труднее сохранять спокойствие.

— Как я мог этого не знать? Вся Венеция об этом говорила. Видите ли, дело в том… В жизни Лучаны много мужчин…

Тон, которым это было сказано — практически шепот, — не ускользнул от внимания Пьетро. Сенатор был влюблен, это очевидно. И мысль, что куртизанка принимает в своей постели других мужчин, явно причиняла ему страдания. Патриций нахмурился, на лице его отразилась боль, которую он с трудом подавлял.

— Да, я ее люблю, — признался Кампьони, сжав кулак, словно прочитал мысли Пьетро. — Люблю вот уже больше десяти лет. Вам не кажется смешным, что такой человек, как я, может трепетать при одной мысли об объятиях обычной куртизанки, такой молоденькой и привычной к аркадам дворца прокуратора… Я это понимаю. Вот что отвлекает меня от проблем республики! Но эта женщина — мой наркотик, моя пряность, я не могу от нее отделаться… Нет смысла скрывать от вас: я содрогаюсь от одной лишь мысли, что однажды ее потеряю, и при этом она — мой позор… Она из тех, кто вас околдовывает, дарит самые острые переживания и привязывает к себе слишком крепко… Самка богомола, да! Обожаемая и опасная. О Господи… Но вам ведь это знакомо, не так ли?

Перед глазами Пьетро предстало видение Анны Сантамарии, Черной Вдовы.

Но отвечать прямо он не стал.

— Не волнуйтесь, ваше превосходительство… — Пьетро снова двинулся вперед. — Немного искренности не помешает по нынешним временам.

Они помолчали, потом Кампьони продолжил:

— Что же касается броши, то при чем тут я, если ее украли? Вы же не думаете, что я могу быть как-то замешан в этих убийствах!

— О, такая мысль мне и в голову не приходила, ваше превосходительство! — улыбнулся Пьетро.

Кампьони вроде успокоился. Его дыхание, до того несколько учащенное, замедлилось. Но Пьетро всего лишь отложил самые деликатные вопросы. Торопливо пошарив в кармане, он выудил два клочка бумаги и протянул патрицию.

— Одна из этих записок была найдена у тела Марчелло Торретоне, другая — в церкви Сан-Джорджо Маджоре. Вам это о чем-нибудь говорит?

Кампьони взял листочки и прочёл:

— Ну что ж. — Сенатор явно пытался вспомнить, что эти слова ему напоминают. — По-моему, я где-то это уже видел… Но вот где?.. — Он потер лоб и спросил: — К чему все эти эпиграммы? Такое впечатление, будто это какая-то поэма…

— Вне контекста, который мне пока неизвестен, они вроде бы ничего не означают, — ответил Пьетро. — Как и полный вариант, кстати говоря. Ваше превосходительство… — Виравольта набрал в грудь побольше воздуха и ринулся в пропасть: — Расскажите мне о Химере, о тех, кого называют Стригами, или Огненными птицами…

Сжимавшие бумаги пальцы Кампьони задрожали. Он огляделся по сторонам. И Пьетро понял, что попал точно в яблочко. Разговор становился все более интересным… Виравольта не спускал глаз с губ патриция. Реакция последнего на упоминание об Огненных птицах напоминала Пьетро отца Каффелли, когда он сообщил ему о распятии Марчелло Торретоне. Те же признаки смертельного ужаса: кровь отлила от лица, лоб покрылся испариной. Кампьони прижал одну руку к груди, а вторую протянул к Пьетро, словно бумаги, которые он по-прежнему сжимал, были пропитаны ядом. С округлившимися от страха глазами сенатор наклонился и прошептал Виравольте на ухо:

— Значит, вы тоже в курсе!

— Что вам известно? — надавил Пьетро.

Кампьони, вздрогнув, заколебался. Потом еще раз огляделся по сторонам.

— Я… Я вижу тени… И боюсь, они меня преследуют повсюду. Иногда я твержу себе, что это всего лишь мое воображение, но… По правде говоря, я боюсь.

— Совершено два ужасных преступления, ваше превосходительство, и нет гарантии, что этого больше не произойдет. Жизненно необходимо, чтобы вы рассказали мне все вам известное. Что это за Огненные птицы?

Мужчины обменялись долгим взглядом. Затем Кампьони приобнял Пьетро за плечи и увлек за собой.

— Я говорю о секте, друг мой, — прерывисто и взволнованно заговорил сенатор. — О тайной организации. Их вождя действительно зовут Химера, или Дьявол, но больше о нем ничего не известно… Секта сатанистов, окопавшаяся здесь, в Венеции, и где-то на материке… По слухам, ее ответвления есть и за пределами Италии. Вот что такое Огненные птицы. Но существует кое-что похуже, гораздо хуже…

— О чем вы?

— Они внедрились в нашу административную систему, магистратуры и службы. Вплоть до сената — да-да, милейший! — и Большого совета!