Игнасио Гарсиа-Валиньо - Две смерти Сократа

— Это верно, — рассуждал Продик, — однако молнии бывают только во время грозы и довольно редко поражают людей. Выходит, Зевс не так уж меток. Да и кто их боится на самом деле, этих молний?

Продик рано столкнулся со страшной неизбежностью: смерть его матери была внезапной и совершенно необъяснимой. После обеда она задремала в саду и больше не проснулась. Мать ничем не болела, ни на что не жаловалась. Ее сердце просто перестало биться. Продик потом долго боялся приближения ночи, опасаясь, что и сам умрет во сне.

Нам не зря даны воля и воображение, — учил Протагор. — Каждый из нас способен выстроить жизнь, как ему хочется, и победить любой страх.

Продик ворочался в постели, вспоминая верного друга и наставника, сгинувшего среди волн, единственного человека, гибель которого он долго оплакивал. Жизнь в мире, где все предопределено, не прельщала софиста. Такая жизнь была подобна пьесе, развязка которой становится очевидной еще в первом акте. Предопределение Убивало любопытство и лишало человека надежды. Напрасно люди приходили к оракулу вопрошать о будущем. Вот и Аспазия угодила в ту же ловушку.

Как-то ночью, когда Продик лежал без сна, размышляя о даре предвидения — единственной человеческой способности, которая обостряется к старости, — случилось то, чего он боялся больше всего на свете, и на что уже не смел надеяться: Аспазия вошла в его спальню и легла рядом с ним.

То было слияние не тел, а душ, в их ласках не было страсти, только нежность и печаль. Они молчали: перед вечной тенью, что поджидала обоих, были бессильны любые слова. В тишине они познавали друг друга и любили друг друга.

Здоровье Аспазии неумолимо ухудшалось, и визиты Геродика становились все чаще. Хозяйка «Милезии» не желала говорить о своей болезни даже с Продиком. Софист все чаще хмурился, а его подруга улыбалась и шутила, как ни в чем не бывало. Женщина знала, что скоро умрет, и старалась насладиться отпущенными днями. Софист, привыкший по любому поводу роптать на судьбу, жаловался всем и каждому, кроме самой Аспазии. Мужество подруги придавало ему храбрости.

В последние недели Аспазии стало намного хуже. Она билась в мучительном кашле и почти не вставала с постели. Когда болезнь немного отступала, женщина готовила себе питье из целебных трав и вина, чтобы заглушить разрывавшую нутро боль. Однажды Продик услышал, как она рыдает в передней. К тому времени Аспазия исхудала и ослабела настолько, что почти не могла ходить. Но, когда Продик предлагал ей свою помощь, хозяйка «Милезии» отвечала, что она вполне способна позаботиться о себе сама. Софист не раз пытался поговорить с подругой о ее болезни, но Аспазия осторожно переводила разговор на другую тему. Женщина притворялась спокойной и веселой, оживленно щебетала и даже пыталась шутить. Продик малодушничал и старался сбежать. Видеть любимую в таком состоянии было невыносимо больно.

Исхудавшая и слабая Аспазия передвигалась по дому, словно тень. Как-то поздним вечером Продик засиделся в библиотеке, размышляя об убийстве Анита. Он как раз пытался представить, как преступник с ножом в руке смог незаметно подкрасться к своей жертве, и не сразу понял, что женщина уже довольно долго стоит у него за спиной.

— Я не слышал, как ты вошла, — извинился софист.

— В полночь совы крадут наш слух. Произнеся эти загадочные слова, Аспазия тут же, без всякого перехода, спросила, как продвигается расследование. Софист признался, что оно окончательно зашло в тупик. Ни Аристофан, ни Диодор не убивали Анита, а чтобы обвинить кого-нибудь другого, не хватало фактов. Аспазия велела Продику рассказать все, что ему удалось выяснить.

— Судя по всему, это дело как-то связано с неудавшимся побегом Сократа.

— Это и так понятно. Но Сократ сам отказался бежать.

— Говорят, был еще один заговор. Похоже, Анит что-то заподозрил. Антемион сказал, что его отец хотел раскрыть заговор и доказать, что Сократ — изменник и лжец.

Аспазия откашлялась, прикрыв рот ладонью, и спросила:

— Но ведь Сократа уже казнили — зачем же понадобились новые доказательства?

— Должно быть, Анит разгадал тайный замысел Сократа: принять смерть, чтобы остаться в глазах потомков жертвой несправедливости.

— Ясно. Значит, Анита убили заговорщики, если они существуют, конечно.

— Вот именно. Все, что у нас есть, — досужие домыслы. Антемион считает, что его отец нашел какую-то важную улику, но потом она пропала.

— Очень интересно. Похоже, мы нашли мотив преступления.

— И по-прежнему не можем найти преступника. Правда, в последнее время я стал подозревать одного человека, но доказательств у меня нет, зато у подозреваемого есть железное алиби.

— Необула. Продик кивнул.

— А почему ты стал ее подозревать?

— Все очень просто. Она обвинила в убийстве Анита тебя. И была, надо сказать, весьма убедительна.

Аспазия схватилась за сердце и несколько мгновений растерянно моргала.

— Не может быть, она так не думает.

— Разумеется, нет. Необула пыталась направить меня по ложному следу. Вот только зачем?

Аспазия задумалась.

— Эта женщина любит опасные игры. Она сложная. Да что там, она просто сумасшедшая! Вбила себе в голову, что для спасения «Милезии» нужно принести человеческую жертву. К тому же, девчонка метит на мое место.

— Это многое объясняет.

— Но с другой стороны, никто, кроме нее, с «Ми-лезией» не справится. Необула очень горда и никогда не сдается.

— Но она недостойна! — возмутился Продик. — Она желает твоей смерти!

— Моя смерть куда ближе, чем она думает. Софист принялся умолять подругу не говорить таких страшных вещей.

— Милый Продик… — Женщина погладила его по щеке. — С тобой я по-настоящему счастлива, впервые за много лет.

— Я тоже.

Они постояли, сплетя пальцы, лаская друг друга взглядом, но Аспазия, внезапно спохватившись, хлопнула в ладоши.

— Чуть не забыла! Есть новости. Я нашла кое-что интересное. Собирайся, мы идем в «Милезию».

Чтобы навести порядок в доме свиданий после бурной ночи, требовалось никак не меньше дюжины рабов. Кратеры вновь наполняли вином, в лампы наливали масло, инструменты настраивали, мебель расставляли по местам. Аспазия показала софисту гобелен, изображавший игривую любовную сцену. Продик подошел поближе и заметил, что у ковра обгорели края.

— Я обнаружила это вчера, когда обходила дом, — пояснила Аспазия.

В нескольких шагах от стены стоял огромный напольный канделябр с семью свечами. Проследив за взглядом Продика, Аспазия кивнула.

— Я сначала тоже так подумала. Потом позвала Филиппа и спросила, что здесь произошло. По его словам, кто-то задел канделябр, и свеча подпалила гобелен. «А когда это случилось, Филипп?» — спросила я. Он стал вспоминать и наконец объявил, что ковер загорелся в ночь смерти Анита, за несколько часов до убийства. Тогда Филипп ничего не заподозрил. Из канделябра выпали три свечи, одна подпалила ковер, а другая упала на одного из гостей, он сильно обжегся.