Джон Робертс - Заговор в Древнем Риме

Атрий, в котором собрались приглашенные, представлял собой большую круглую комнату, по внутреннему убранству не вписывающуюся ни в один известный мне архитектурный стиль. Выложенный мозаикой пол изобиловал экзотической египетской фауной: в воде сквозь камыши пробирались крокодилы и бегемоты, на суше рыскали страусы, кобры и львы, а в небе парили грифы и ястребы. Настенная живопись повествовала о битве нильских пигмеев с цаплями. Путешественники утверждали, что этот низкорослый народец в самом деле обитал в тех краях, где брала свое начало великая река, хотя мне никогда не доводилось убедиться в этом воочию.

Моим вниманием в тот вечер завладела одна прекрасная особа по имени Семпрония, принадлежавшая к тем фривольным женщинам, о которых я упоминал раньше. Она была образованна, откровенна в суждениях, независима, умна и достаточно богата, чтобы все это себе позволить. Хотя по годам Семпрония принадлежала к женщинам среднего возраста, но оставалась одной из первых римских красавиц, сочетавших в себе аристократическую внешность с той самоуверенной выдержкой, которая у моих соотечественников вызывала наибольшее восхищение. Ее муж Децим Юний Брут был поглощен своими делами и не питал никакого интереса к тому, чем занималась жена. На протяжении нескольких лет у них не было супружеских отношений. Она предпочитала проводить время среди низкородных мотов и распутников, чью компанию предпочитала обществу уважаемых друзей мужа.

— Деций! — воскликнула она, когда я подошел к ней ближе. — Как я рада тебя видеть!

Она подставила мне щеку для поцелуя, которая, к моему удивлению, была начисто лишена грима. Естественный цвет лица вносил немалую лепту в ее красоту.

— Прекрасно выглядишь. Хорошеешь прямо на глазах, — произнесла она, широким жестом обняв меня за плечи. — Хотя мне не следовало бы так говорить. Ибо ты почти ровесник моего сына.

— Прошу тебя, — я взял ее за руку, — повторяй это снова и снова. Столько раз, сколько будет тебе угодно. А что до твоего потомка, то ты несколько преувеличиваешь. Насколько мне известно, ему еще не минуло и семи.

Семпрония залилась очаровательным раскатистым смехом.

— До чего мило от тебя это слышать! — воскликнула она и, озорным жестом проведя пальцем по шраму, украшавшему мое лицо, добавила: — Ты никогда не рассказывал мне о том, как получил эту отметину. Такие штуки — предмет гордости большинства мужчин.

— Это испанское копье, — произнес я. — Оно задело меня в период службы с Метеллом Пием, во время восстания Сертория. Вовсе не горжусь этой царапиной, ибо заработал ее по собственной глупости. Воспоминания о том злосчастном дне по сей день вгоняют меня в краску.

— Редко встретишь римлянина, который не считает шрам заслугой, — заметила она. — Как ты находишь здешнее общество?

— После многодневного заточения в стенах храма будешь рад даже обществу сапожников.

Я старался говорить непринужденно, что давалось мне с большим трудом и потому получалось не слишком естественно.

— Работа в храме тебе совершенно не походит, Деций, — произнесла она преисполненным заботы и сочувствия тоном.

Я пожал плечами.

— Видишь ли, ни для кого не секрет, что эта служба достается квесторам, лишенным влияния в высших кругах.

— Это при твоей-то семье? — удивленно вскинула брови она.

— В ней все и дело. Я далеко не единственный Метелл, который стоит на нижней ступени политической лестницы. Нас так много, что мы едва ли не толкаем друг друга в спину. Если хочешь знать правду, то старые члены нашего семейства считают высшие должности своей непререкаемой прерогативой и не желают, чтобы им бросали вызов всякие амбициозные молодые выскочки.

Метнув в меня короткий оценивающий взгляд, она взяла у проходящего мимо раба чашу с вином и пригубила ее.

— Насколько мне известно, ты влез в долги, исполняя свои служебные обязанности?

Ее замечание прозвучало странно, хотя и многообещающе. Я брал деньги только у своего отца, меж тем как многие бедные политики буквально доходили до разорения, стараясь соответствовать требованиям занимаемой должности.

— Нужно иметь голову на плечах, — сказал я. — Как выяснилось, езда по большой дороге — занятие не для бедных. Вряд ли мне удастся претендовать на пост эдила при тех расходах, которые это за собой повлечет.

— Как бы там ни было, — продолжала она, — но после ухода с нынешней должности тебе светит хорошее назначение. Отправишься в те края, где для такого блестящего человека знатного происхождения, как ты, будет уйма возможностей поправить свое благосостояние. Многие бывшие квесторы и легаты, выходцы из необеспеченных семей, после службы в провинциях разбогатели и смогли с успехом продолжить восхождение к высшим государственным должностям.

Она пристально на меня посмотрела.

— Только на это и надеюсь. Хотя пока никаких предложений не получал. И никакой войны, которая принесла бы большой доход, не предвидится. Сподвижники Помпея уже об этом позаботились.

Мне показалось, что я слишком разоткровенничался, поэтому решил сменить тему.

— Но кто знает? Может, подвернется какой-нибудь случай. Послушай, Семпрония, а нет ли в здешнем обществе кого-нибудь помимо завсегдатаев?

— Постой, дай-ка посмотрю…

Она обвела взглядом комнату.

— Разве что молодой Катулл. Он недавно приехал из Вероны.

— Он поэт? — спросил я, поскольку имя показалось мне знакомым. О нем говорили как о лучшем среди так называемых «новых поэтов». Лично мне гораздо больше были по душе приверженцы старых форм.

— Да. И ты должен с ним познакомиться.

Она потащила меня за руку к молодому человеку, которому на вид было не больше двадцати. Оказавшись среди высшего общества, он чувствовал себя не в своей тарелке и застенчивость старался компенсировать самоуверенным, если не сказать высокомерным, видом.

— Мне доводилось слышать восторженные отзывы о твоей поэзии, — произнес я.

— Хочешь сказать, что сам моих стихов не читал? Впрочем, лучшие произведения мне еще предстоит написать. Ранние сочинения теперь вызывают у меня чувство неловкости.

— А над чем ты работаешь в данный момент? — поинтересовалась Семпрония, зная, что поэтов можно завлечь только разговорами об их творчестве.

— Над серией любовных стихов в александрийском стиле. Это одна из причин, почему я с радостью откликнулся на приглашение прийти на этот вечер. Всегда восхищался греческой поэзией, именно александрийской школой.

«Другой причиной была возможность всласть наесться за чужой счет», — подумал я, поскольку сам бывал в подобном положении множество раз. Прежде чем мы оставили его на попечение литературных поклонников, он меня спросил: