Владимир Марченко - Любовь и смерть Ивана Чагина

Проходили дни за днями. Свирепый февраль перестал дуть на своих трубах, не стали метаться и плясать по сугробам в вихревых танцах странные чудовища. Иван начал писать повесть о своей жизни, о друге Степане. Эта повесть давно зрела в его сознании. Чагин не знал, как начать свои воспоминания. Сегодня сочинил первую главу. Попытался описать свои чуства в бою, когда отступали к Уральску.

Он спешил на работу, ему нужно было увидеть свою египтянку. Гребнев не особо докучал, но иногда приглашал к себе для задушевных бесед. Как-то по расеянности, вместе с другими материалами Иван сдал Редкину свой короткий рассказ. Прошло четыре дня. После обеда Чагин хотел сходить в библиотеку, но в коридоре столкнулся с Пожарской. Она тяжело дышала, сверкая стёклами очков, тихо прговорила:

— Что ты наделал? Разве можно так выворачивать своё интимное? Что теперь делать? Что нам делать? Ты не осознаёшь всего того, что может с нами случиться. Твой рассказ — смертный приговор мне и тебе. Как мне тебя спасти? Глупый мальчик.

— Зачем меня спасать?

— Ты наивен и беспечен. Мог бы сначала мне показать свою исповедь. — Пожарская заплакала. — Ничего нельзя исправить. Редкин показал твою писанину Гребневу. Мерзкий выродок. Доносчик. Бойся его. Зачем ты написал о том листке, который прочитал у меня? Ты между двух огней.

— Случайно. Так получилось. Тебя не было. Подал ему несколько информаций, а рассказ приклеился что ли. Заберу пойду. …Почему поздно? Что в нём ужасного?

Пожарская ушла, опустив голову. Он начал думать о своём проступке. Гребнев ничего не поймёт. Своим рассказом Иван хотел дать намёк Екатерине, что она раскрыта, но может расчитывать на него. Он долго думал. Убеждал себя в том, что Катя не виновата ни в чём. Она не враг. Сам себе не верил. Не зря Гребнев постоянно говорил об угрозе, которая ему мерещится.

Рано утром Чагина арестовали. Тётка охала. Совала в карманы печёные свеклины, крестила и крестилась. Арестовывали знакомые парни. Сладострастные улыбки гуляли по губам, когда забирали оружие. Сминая, собрали бумаги со стола. Тогда он понял, что Катя была права, когда пыталась его предостеречь. Явных промахов у него не было. Гребнев выручит. Особый отдел и следователь чека ничего не могут ему предъявить, чтобы наказать по строгости того времени. Отпустят. Он не саботажник.

Гребнев встретил Ивана хмурым измятым лицом. Молча придвинул кружку с чаем. Иван положил на стол тёткин паёк, чем вызвал у секретаря кривую усмешку. Чагин молча, пил чай, смотрел на голые стены. Через час пришёл сдедователь Букреев. Бывший гимназист разговаривал с Гребневым подобострастно, повторяя за ним вопросы.

— Если произошла диверсия, если есть донос, но нет свидетедлей, значит, нужны доказательства. Когда случилась авария на перегоне Отрадное — Васильки, Чагин был со мной. Ловит волк, ловят и волка. И тебе не кажется это странным? Кто-то хочет оклеветать Ивана. Вот и разберись. Пока я его задержу до выяснения обстоятельств. А ты не тяни.

Иван поселился опять в кабинете архива. Писал справки, печатал на машинке протоколы и запросы. Гребнев его загрузил работой, как раба на галере. Домой не пускал, но разрешил тётке приносить передачи. Кормил секретарь по талонам в спецстоловой. Гороховая каша и тыквенный взвар. Иногда щи с мясом. Вечарами приглашал к себе. Пили чай с ржаными сухарями, копчёным салом. Вместо чая Гребнев добывал иногда из шкафа бутылку настоящей водки старого розлива. Говорили мало. Гребнев возмущался, не понимая, кто мог написать на Чагина донос.

— Подписан путевым обходчиком, а тот накануне замёрз. Тепло было. Диверсия была. Вагоны сошли с рельс. А ты был со мной. Кто это мог так точно знать? Если не разбираться, то вполне тебя надо арестовать и отправить в Самару, как хочется следователю. Ночью все дороги гладки, да только упасть можно.

— Крушение было. Кто-то это всё сопоставил.

— Заводят следствие по ложному следу, Ваня. Кому это нужно. Кому ты дорогу перешёл? Вот бы узнать. Я ж только собрался тебя забирать из редакции на новую должность. Этот донос. Будь неладен.

Иван знал, что Катя хочет его выгородить. Спасти от чего-то большого. Посмеялся над рассказом секретарь, выбросил его в урну, приговаривая, дескать, он бы так смог написать, да бумагу жалко и времени нет. «…Отдохни. От газеты. Заела тебя эта рутина?»

Как-то вечером Ивана поднял дежурный, велел идти в следственный отдел. Гребнев что-то говорил избитому мужчине. Когда Иван вошёл, все смолкли.

— Узнаёшь? Он признался, что украл у тебя мешок муки, что там ещё? …Подыми башку!

Иван подошёл поближе. Лампы светили ярко, но лицо избитого было опухшим после побоев.

— Сходство есть, но это не он. У того пальца не хватало на левой руке. — соврал Иван. — А у этого вроде все на местах. — мужчина кашлянул с хрипом в горле.

— Отпустить! Хватают всех подряд. Признания выколачивают. Тут любой признается, что он Архангел Гавриил. — говорил Гребнев зло. — Работнички подобрались у меня. Других нет, Ваня.

Печатную машинку Чагин освоил. Печатать стал быстро и аккуратно. Гребнев доволен, но домой не отпускал. Заканчивался март. Иван побелил свой кабинет, расставил колченогие стулья. Начал их ремонтировать.

— Других нет на складах? — удивился, входя как-то вечером, Гребнев.

— Наша работа не кабинетная. Надо по сёлам помотаться. Организовать школы, пункты ливидации неграмотности, библиотеки. Книг не дают на складах. Говорят, искурили. По домам растащили.

— Описи возьми. У кого и что реквизировали. У твоего отца была большая библиотека. Куда всё дели? Завтра у меня они попляшут Комаринского, — ворчал секретарь. — Домой поздно. Ужинал? Утром заберёшь оружие и… в баню. В понедельник поедем ликвидировать безграмотность с тобой.

Почти месяц Иван был под арестом. Гребнев притворно вздыхал, возвращая лично блокноты и браунинг с серебряной пластинкой.

— Вот и повесть написалась. Где бы ты времени столько взял свободного. Почитать дашь? …А ты, братец соврал тогда. …На опознании. Мужик был тот. Пожалел ты его племянницу. Она при аресте была убита. Лошадей травили в сельхозартелях. Торговали отравленным овсом. Диверсантка твоя Агрофена Вербицкая. Вредительница оказалась. Ты не знал, а значит вины на тебе нет. Жениться хотел? Тут бы и вместе загремели…

Иван вышел на улицу. Голова у него начала слегка кружиться. Не могла Груша этого сделать. Это чьи-то козни. Ведь посадили его. А могли пришить дело и расстрелять. На улице он бывал, но очень мало времени. Задумался. Как же рассказ оказался у Гребнева. Редкин нештатный сотрудник следственного отдела или чека? Так-то. Донос на него тоже написал он. Катя не стала бы. Лёгкое весеннее дыхание ощущалось в воздухе. Сугробы поникли, оголилсь южные склоны крыш. На чёрной дороге трещали безумно воробьи. Иван не радовался свободе и свету. Гребнев не стал бы врать. Чагин спешил знакомой улицей. Он несколько раз пытался позвонить Катеньке, но его не соединяли. Приказ Гребнева. Он это понял.