Марк Миллз - Дикий сад

Такое заявление не могло не вызвать спор, в ходе которого отец не сдержался и вышел из себя.

— Пока ты живешь под моей крышей и за мой счет, ты будешь делать то, что тебе говорят.

То, что последовало за этим, стало для обоих полнейшей неожиданностью.

— Как ты смеешь! — взорвалась мать. — Как ты смеешь говорить такое! У тебя нет здесь никаких прав! Все, хватит.

Изумленный, отец потерял дар речи, Адам же как будто перенесся в крохотную флорентийскую часовенку. Изуродованный болью рот матери напомнил Еву на фреске Мазаччо, показанную в момент ее изгнания из Эдемского сада.

За взрывом воцарилась тишина. Отец бросил взгляд на сына и моментально понял, что его секрет раскрыт. Такого он не ожидал, а потому лишь опустил голову.

— Расскажи ему, — заговорила мать. — Расскажи, что действительно случилось в Италии. Расскажи, что они с тобой сделали.

Как человек, полагающийся на логику и сухие факты, отец должен был бы проявить больше интереса к деталям совершенного Маурицио преступления и его разоблачения, чем к той отвлеченной, человеческой цене, в которую одно и другое обошлись Адаму. Тем не менее он нашел в себе силы заявить следующее:

— Если эта девушка переступит когда-либо порог моего дома, я… я не знаю, что сделаю.

Узнать ему пришлось спустя всего лишь неделю.

Прежде чем отправиться на поиски сына, он попросил ее подождать у двери.

Была суббота, и Адам подстригал лужайку, тогда как мать полола клумбы. Утром он сыграл два сета с одним приятелем и потом не стал переодеваться.

Отец вышел из дому с таким видом, словно только что увидел привидение.

— Там к тебе молодая женщина. Думаю, она… — он нервно пробежал пальцами по лбу, — из Италии.

— Антонелла?..

— Возможно. Да. Судя по тому, что она сказала…

— Ты разве не спросил? — Мать поднялась из-за куста гортензии.

— Нет, черт возьми, не спросил. Не сообразил.

Антонелла пришла не одна. За спиной у нее смущенно переминался Фаусто.

Бурная радость схлестнулась со злостью. В первую секунду он едва не захлопнул перед ними дверь. Но вежливость, объединившись с любопытством, взяла верх.

— Входите, — холодно сказал Адам и, взглянув на Фаусто, добавил по-итальянски: — И вы тоже. — Он намеренно употребил официальное «lei» вместо «tu».

Родители уже подтянулись и встали позади него твердой стеной и надежной защитой, что выглядело несколько нелепо.

— Все в порядке, — сказал он им. — Мы пройдем в сад.

На задней террасе Антонелла достала из сумочки толстый конверт и протянула его Адаму.

— Что это?

— Прочти.

Она коснулась его руки легким, просительным жестом.

Долгими часами Адам лепил ее образ — образ демонический, образ искусительницы и предательницы, преподавшей ему ценный жизненный урок, и вот теперь результат его трудов и стараний рухнул в одно мгновение от одного лишь нежного прикосновения, растопившего горькое одиночество и тоску последней недели.

— Я… я не знаю… не уверен… Что это? — В глазах защипало от подступивших слез.

— Все хорошо. Прочти.

— Прочти, — негромко сказал Фаусто.

Адам взял со столика сигареты и направился к скамье в конце сада.

«Мой дорогой Адам!

Надеюсь, это письмо застанет Вас в полном здравии и добром расположении духа. Если же нет — а я подозреваю, что так оно и будет, — то винить в этом следует лишь меня.

Может быть, Антонелла уже рассказала о наших последних событиях, и в таком случае многое из того, что я пишу, не станет для Вас сюрпризом. В любом случае Вы должны знать, что ко всему случившемуся Антонелла не имеет ровным счетом никакого отношения. Как и Вы, она ни в чем не виновата. Об остальных этого сказать нельзя. Пожалуйста, не судите слишком сурово Марию и Фаусто. Они лишь делали то, о чем их просила я, и не всегда добровольно.

Я использовала Вас, Адам. Использовала еще до нашего знакомства, использовала, пока Вы были здесь, и, может быть, использую сейчас. Я не жду Вашего прощения, но надеюсь, что когда-нибудь Вы поймете мои мотивы. Как сказал Вергилий, обращаясь к Данте в начале „Божественной комедии“ — благодаря Вам я перечитала ее: „Чтоб выйти, надобно пройти“. Так и у меня. Очутившись во мраке, я нашла для себя только один выход.

Один мой сын убил другого. Наверное, я знала это всегда, с того самого момента, когда Бенедетто запер дверь, ведущую на третий этаж. Он всегда смотрел вперед и никогда не оглядывался. Он объяснил, почему поступил так, а не иначе, и я предпочла поверить. Альтернатива представлялась немыслимой.

Уверена, Бенедетто понял, что случилось на самом деле, в тот же вечер и сохранил комнаты такими, какими они были, в наказание для Маурицио. Он хотел, чтобы сын жил с памятью о содеянном. Я побывала там дважды. После смерти мужа я поднялась туда, чтобы узнать, что он нашел. Я не нашла ничего, и для меня это стало облегчением. Теперь тайна перестала быть тайной, потому что Вы оставили следы на пыльном полу и они рассказали обо всем. Я увидела, где Вы останавливались у камина, и, отвернув коврик, обнаружила в деревянном полу углубление от пули с засохшей кровью Эмилио. Вы нашли то же, что и Бенедетто. Я надеялась на это и боялась этого.

В жизни можно быть уверенным только в одном: в смерти. Я принимала это до прошлого Рождества, когда меня навестила смерть. Но и тогда меня испугала не сама смерть, а перспектива встретиться с Эмилио, предстать перед ним, сознавая, что я подвела его, что ничего не сделала. Тогда я и поклялась, что, если выживу, докопаюсь до правды, какой бы горькой она ни оказалась. И, едва дав эту клятву, я поняла, что останусь в живых, потому что у меня появилась в жизни цель. Вот так одна болезнь сменила другую.

Мой план был прост, но мне требовалась помощь. Я встретилась с Фаусто, которого знала много лет. Его дед был приличным человеком, отец — нет. О мертвых плохо говорить не принято, но, по-моему, для критики они столь же подходящий объект, как и все остальные. Фаусто выделялся уже в детстве. Помня деда, мы с Бенедетто немного помогли мальчику и несколько лет оплачивали его обучение. А когда помощь понадобилась мне, он отозвался сразу. Дружба с ним многое для меня значит.

Именно Фаусто в начале года съездил на юг, в деревушку неподалеку от Рима, откуда родом Гаетано. Там он узнал, что история о наследстве — чистая ложь. И именно Фаусто помог придумать, как выяснить правду. Вы, наверное, знаете о его интересе к военной истории.

Ваша роль в этом деле была определена много месяцев назад: молодой студент, умный и любознательный, и семя тайны, зароненное Фаусто и взращенное мной. Если бы Маурицио понял, что за всем стою я, он никогда бы себя не выдал. Угроза должна была исходить от кого-то другого, от постороннего, человека простодушного. Вы и есть такой человек, Адам. Это не Ваша вина. Виноват возраст. Будь на Вашем месте кто-то другой, более опытный и искушенный, он наверняка увидел бы то, чего не заметили Вы. Он понял бы, что им манипулируют.