Питер Тремейн - Покров для архиепископа

— Мой брат Эанред был добрый. Он был простой человек и верил, что жизнь священна. Он любил животных и никогда не делал ничего дурного никому, кого встречал. Для меня он мог сделать что угодно…

— Даже убить? — ухмыльнулся Лициний. Обращаясь к Геласию, он добавил: — Я думаю, что перед вами сейчас подлинные факты…

— Довольно! — На этот раз пронзительный вопль настоятельницы Вульфрун заставил всех застыть в ужасе. На мгновение отвлекшись на нее, они снова посмотрели на Эафу и увидели, что та медленно сползает на пол. И что на груди по ее одеянию-столе расползается алое пятно.

Фидельма быстро подбежала и подхватила девушку, не дав ей упасть на пол.

Рукоять меча, торчавшая из ее груди, говорила сама за себя.

Вульфрун тихо стонала, потрясенная.

— Почему? — спросила Фидельма, когда они столпились полукругом вокруг девушки.

Эафа заморгала, глядя на Фидельму и пытаясь остановить на ней блуждающий взор. Лицо ее было искажено болью.

— Благословите меня… я согрешила…

— Почему вы это сделали? — не отступала Фидельма.

— Чтобы спасти душу Эанреда, — пробормотала она.

— Пожалуйста, объясните, — мягко настаивала Фидельма.

Эафа начала кашлять кровью.

— Я не боюсь… — прошептала она. Ее светло-карие глаза вдруг прояснились и сфокусировались на лице Фидельмы. — Фидельма, вы ошиблись. Это я пошла тогда в его покои.

— Значит, вот что за девушку он ждал, — пробормотал маячивший позади всех Инэ. — Вот почему он не захотел, чтобы я пришел приготовить его ложе.

Было видно, что Эафе осталось жить совсем недолго.

— Вы пошли туда? — спросила Фидельма, снова повернувшись к ней. — Пошли к Вигхарду?

Девушка снова зашлась в кашле.

— Да… Я еще раз сказала ему, что все знаю. Я сказала ему, что мы с Эанредом — его дети, и что мы знаем, что он заплатил, чтобы нас и нашу мать убили.

— Он стал отрицать?

— Он… я… я бы еще стерпела, если бы он стал отрицать. Но он во всем сознался. Он залился слезами и упал на колени перед кроватью. Ох… — Она снова закашлялась. — О, если бы он стал просить прощения у меня, или у Эанреда, или у духа моей мамы… Но нет. Он стал просить Господа простить его! Перед ним стояла я, его родная дочь, от которой он отказался, а он преклонил колени и стал молить Бога о прощении. Спиной ко мне. Он стоял на коленях у кровати и молился. Казалось… — Новый приступ мучительного кашля сотряс все ее тело. — Казалось, сам Господь указывает мне, что делать. Я тихонько подобрала его веревочные четки, и он не успел что-либо заметить, как уже был мертв.

Приближавшаяся смерть уже перехватывала ей дыхание и голос был еле слышен, но в нем звучала мрачная удовлетворенность.

Геласий глядел на нее, вытаращив глаза и не веря собственным ушам.

— Как могли вы, такая хрупкая девушка, удавить крупного мужчину?

Взгляд Эафы уже уплывал. Вокруг нее растекалась лужа крови. Но при этих словах слабая недобрая улыбка заиграла на ее губах.

— Я была рабыней на хуторе. Я с детства умела забивать скот. Если ты в двенадцать лет можешь удавить свинью, убить человека тебе ничего не стоит.

Тело ее выгнулось, она снова стала кашлять.

Фидельма торопливо склонилась над ней.

— Сестра, времени совсем мало. Если вы убили Вигхарда, то Ронана Рагаллаха убили тоже вы?

Умирающая кивнула.

— Причину вы уже назвали. Путток не сказал, что кто-то еще знает. Назвал только Ронана Рагаллаха. Я убила ирландца, потому что думала, что только он делит с Путтоком страшную тайну о моем отце.

— Но откуда вы знали, где и когда можно встретить Ронана, если весь отряд стражи не мог его найти? — спросил Лициний. — Вы ведь, наверное, даже никогда раньше не видели Ронана Рагаллаха?

Лицо Эафы перекосило от смеха и боли.

Фидельма ответила за нее:

— Вы были на кладбище. С настоятельницей. Когда я приходила в сознание, мне показалось, что я слышала ваш голос.

Эафа в ответ криво улыбнулась.

— Это была чистая случайность. Настоятельница хотела принести цветы на могилу Вигхарда. И я узнала ирландского монаха.

— Как же вы его узнали? — спросил Лициний.

Ответил Эадульф:

— Она узнала в нем того самого человека, который расспрашивал ее о Вигхарде утром в день убийства. Ронан заговорил с Эафой снаружи у гостевых палат. Потом она поняла по описанию, что это и был Ронан Рагаллах.

— Эафа сделала ошибку, рассказав нам о своей первой встрече с Ронаном, — сказала Фидельма. — Увидев Ронана на кладбище, она незаметно от настоятельницы ускользнула, спустилась за ним в катакомбы и…

— Вы правы, Фидельма, — подтвердила Эафа. Конец фразы утонул в приступе кашля.

— А Путток? — настаивала Фидельма.

Глаза Эафы засверкали.

— Путтока я тоже убила. Он был свиньей. Он попытался меня изнасиловать, как Фобба. Уже за одно это он должен был умереть, но он к тому же знал про моего отца. Я думаю, когда я пошла в его спальню сегодня днем, он уже что-то почуял…

Эадульф, стоявший на коленях возле ее головы, был потрясен.

— Что же тогда Эанред делал, когда мы вошли в спальню Путтока? Все выглядело так, как будто это он убил его. Если он не убивал, почему он бежал?

Фидельма подняла на него глаза.

— Когда Эафа убивала настоятеля, он схватил ее за платье и оторвал кусок ткани с брошью, которую она купила тут, в Риме, — объяснила Фидельма. — Уже в своей комнате она обнаружила пропажу. Понимая, что оставила улику, она попросила своего брата Эанреда пойти и забрать ее из комнаты Путтока, пока труп не нашли. К несчастью для Эанреда, вошли мы и застали его врасплох, но он не убивал, а пытался скрыть виновность своей сестры.

Эадульф в ужасе уставился на нее.

— Так ты знала? — спросил он с упреком. — Ты уже тогда знала, что это Эафа?

— Я уже очень давно заподозрила, что Эафа причастна к этой истории. Еще в первой беседе с Эанредом, когда он назвал Эафу «моя сестра». Сперва я решила, что он просто оговорился и называл ее сестрой в духовном смысле. Только потом я поняла, что Эафа действительно была его сестрой по крови и плоти, а не только во Христе.

Эадульф скорчил недовольную гримасу, досадуя на себя за ложный след.

— Ну, это мог быть и Эанред, — сказал он, чтобы как-то оправдать себя. — В конце концов, ему уже случалось убивать за сестру. Не будем забывать о Фоббе из Фоббастуна, которого он задушил.

Тело умирающей девушки дрогнуло в тихом вздохе.

— Это я… а не Эанред… это я задушила Фоббу… Фобба меня изнасиловал… и я убила свинью… как свинью… руки Эанреда чисты.

Кожа Эафы покрылась пятнами, губы странно искривились. В груди ее послышался хрип и тут же стих. Пятна сошли с лица, и кожа приняла желтоватый восковой оттенок.

Фидельма склонилась над девушкой и закрыла ее глаза, а потом преклонила колени.