Алексей Ракитин - Неоконченный пасьянс

— Лопата не нужна! В портфеле у Алексея Ивановича уже лежит пионерский тесак.

В портфеле Шумилова действительно лежал завёрнутый в промасленную ветошь здоровенный сапёрный тесак времён императора Николая Первого. В те времена такие тесаки входили в амуницию солдат пионерных батальонов. Этим грозным оружием с тяжёлым широким лезвием длиною десять вершков можно было с одинаковым успехом рубить деревья, копать землю и вспарывать вражеские животы. За сапёрным тесаком Путилин специально посылал нарочного в Управление Сыскной полиции. Кстати, и сам портфель тоже принадлежал вовсе не Шумилову, а одному из полицейских Адмиралтейской части, одолжившему его на время ночной операции.

Не прошло и минуты, как вся троица — Шумилов, Иванов и Анисимов — вывалилась на Садовую улицу. Агафон тут же замахал вознице, стоявшему подле пересечения Садовой с Вознесенским проспектом. Извозчик тронул лошадь и неспеша подъехал:

— Куда изволите, господа?

— До Волкова кладбища за трёшку, только живо! — предложил Агафон.

— Эвона! За трёшку! Троих! Не пойдёть! Тут, барин, надоть набавить… — важно отозвался извозчик.

Шумилов знал, что возницей, который повезёт их на Волково кладбище, будет филер из отряда наружного наблюдения. Поэтому в первую секунду Алексей Иванович решил было, что вышла какая — то накладка и вместо подставного извозчика к ним подъехал настоящий. Но тут же отмёл эту мысль: сие представлялось прямо — таки невероятным. Не могло быть такой накладки в операции, которую проводил сам Путилин!

— Да ты, братец, совесть проел! — Агафон Иванов выглядел поражённым не менее Шумилова. — Я тебе трёшку предлагаю за четверть часа работы! А ты десятку ломишь! Креста на тебе нет!

— Извиняйте, барин, да только на Волково ехать стоит «красненькую»… — флегматично ответил извозчик.

Агафон онемел от такой наглости. Секунду или две он испепелял возницу взором, потом с гневом в голосе прошипел:

— Я у тебя жетон отниму, с — сучий потрох! Ты не будешь в столице извозом заниматься! Честный извозчик такую цену не ломит!

— А честный православный по ночам на кладбища не ездит, — огрызнулся возница. — Вы, барин, бровями тута не шевелите и зубами не скрежещите! Мне на ваши зубы — тьфу и растереть! Ругаться я и сам умею…

Шумилов слушал перебранку Иванова с возницей и никак не мог взять в толк — является ли извозчик полицейским или же это совершенно посторонний возница, волею случая вклинившийся в самый эпицентр разработанной полицейскими комбинации. Если это на самом деле был филёр, то играл он свою роль прямо — таки блестяще; его склока с Агафоном Ивановым выглядела абсолютно натурально, без малейших натяжек.

Неизвестно, как долго сыскной агент был готов препираться с возницей, но их спору положил конец Шумилов, извлёкший из портмоне десятирублёвую золотую монету и подавший её извозчику:

— Возьми, братец, только отвези поскорее!

А Иванов, раздражённый спором, накинулся на Шумилова:

— Зачем вы ему дали. Это же сущий бандит! До Волковки за червонец везти! Да я за червонец в Гельсингфорс уеду!

А извозчик, не желавший, видимо, чтобы последнее слово оставалось за оппонентом, тут же отозвался:

— Это завсегда пожалуйста! Только ночью на Волково кладбище — десятка… Днём сорок копеек, а ночью — десятка. Только так! А ежели в Гельсингфорс пешком бежать, то вообсче бесплатно получится!

Город уже вступал в пору белых ночей, поэтому когда пролётка подъехала к воротам Волкова кладбища, небосвод где — то далеко на востоке окрасился лучами восходящего солнца. Было совсем уже не темно, но зато очень холодно, стылый воздух пробирал буквально до костей.

Агафон Иванов пребывал в состоянии крайнего раздражения, возможно, из — за своего спора с извозчиком. Подъехав к кладбищенским воротам возле Воскресенской церкви, он принялся колотить в них, точно явился к себе домой, при этом истово ругаясь и грозя «расстрелять сторожа перед строем». Сторож появился неожиданно быстро, возможно, потому что испугался этих угроз, а возможно, потому, что уже не спал. Услыхав, что перед ним агент сыскной полиции, он живо отворил ворота и вытянулся по стойке «смирно».

Агафон только махнул ему рукой, мол, «вольно» и поманил за собою Шумилова и Анисимова.

Пётр Кондратьевич от ворот сразу повернул налево и повёл своих спутников в сторону Расстанного переулка. Идти пришлось не очень долго. Дойдя до конца ряда могил, Анисимов немного прошёл вправо, к концу следующего ряда. Там он встал возле крайней могилы и указал на берёзу, росшую через дорожку: «Ну, вот что ли!»

Берёза была довольно старой, лет сорока, не меньше. От самой земли она разделялась на два толстых ствола. Насколько хватало взгляда, других подобных деревьев рядом не было.

— Думаете здесь? — спросил с сомнением в голосе Иванов.

— Уверен, — ответил домоправитель.

— В чём вы закопали бумаги?

— В жестяной коробке из — под английского чая, обмотанной мешковиной.

— Как глубоко?

— Да поларшина, не больше.

— Что ж, попробуем копнуть. Алексей Иванович, дайте — ка мне тесак, — попросил Агафон.

Взяв в руки оружие, он снял с него ветошь, обошёл вокруг берёзы. Земля была сырой и как будто бы потревоженной. Как давно здесь копали сказать с определённостью было невозможно, но в том, что кто — то снял дёрн возле корней берёзы сомнений быть не могло. Присев на корточки, Агафон Иванов мощными короткими ударами сначала взрыхлил грунт, а потом принялся его отбрасывать. Прошла минута — другая, перед Агафоном уже выросла приличных размеров горка земли, а под корнями берёзы — довольно глубокая ямка, куда глубже половины аршина.

Видимо, несколько притомившись, Агафон остановился и встал, разминая ноги. Пользуясь образовавшимся перерывом в работе, он поинтересовался у Анисимова:

— Пётр Кондратьевич, признайся, откуда узнал о тайниках Барклай? Я не для протокола спрашиваю, не бойся, просто интересно…

— Зачем вам знать лишнее? И так вон сахарную косточку изо рта тащите…

— Да не ломайся ты! Это ж закон жизни такой: делиться надо. Тебе привалило — так поделись с нами! Но про тайники — то в мебели признайся! — не отставал Иванов. — Ведь не может быть, чтобы мебельный мастер рассказал.

— Может, может. Не сам, конечно, мастер, а… один из его работников. Мой племяш у него учился, рассказывал, что Барклай на мебель с секретом заказ размещала. Он краем уха разговор слышал, хотя саму мебель не делал. Ну и мне как — то обмолвился, — Анисимов горестно вздохнул, — А мне мысль про её мебель гвоздём в башке засела. Полгода, почитай, я с этой мыслью нянькался, вынашивал её, крутил в голове по — всякому. Вот и вынянчил на свою голову! Кабы только знал про спиритов, ни в жизнь бы на такую глупость не поддался.