Дэвид Дикинсон - Ад в тихой обители

— Боже правый, вы, кажется, ничуть не сомневаетесь в том, что Джон Юстас был убит? — проговорил Дрейк, встав и устремив пристальный взгляд за окна.

— Нет-нет, помилуйте. Это, на мой взгляд, крайне неправдоподобно. Но не исключено. Кстати, в своих попытках установить истину я, мистер Дрейк, очень нуждаюсь в вашем содействии. Например, для общения с фирмой «Мэтлок-Робинсон» на лондонской Чансери-лейн. Явись я перед ними по поручению душеприказчика, со мной будут значительно любезней. Неплохо бы добыть их рукописный оригинал завещания, чтобы сравнить с тем документом, который был составлен у вас.

— Лорд Пауэрскорт, — сказал Оливер Дрейк, — я убежден, что могу абсолютно на вас положиться. И если вам для ваших розысков удобно аттестовать себя сотрудником бюро «Дрейк и Компания», используйте эту возможность сколь угодно. Только одно условие.

— Какое же?

— Вы постараетесь, вы приложите все усилия, дабы держать эту даму вдали от моего офиса.

— Надо ли так понимать, что речь о нынешней моей клиентке? — улыбнулся Пауэрскорт.

— Так, и никак иначе! — улыбнулся в ответ Дрейк.

Поверенный и детектив крепко пожали друг другу руки.

Патрик Батлер привычно сидел в гостиной углового домика на территории собора. Удивительно, как часто ему случалось оказываться именно в этой части города между четырьмя и пятью пополудни. Энн Герберт готовила на кухне чай. Дети отправились к ее родителям: для мальчиков не было большего удовольствия, чем наблюдать прибытие и отправление дедушкиных поездов.

— Энн! — заглянул в кухню Патрик, которого распирало от новостей. — У меня потрясающее открытие!

Энн снисходительно усмехнулась (всякий из окружавших Патрика слышал о его потрясающих открытиях по два-три раза в день).

— Ну что на этот раз? — спросила она.

— Не буду я ничего рассказывать — ты со мной, как с ребенком, — буркнул Патрик и понес чайный поднос в гостиную.

— Прости, Патрик. Ну, прости и, пожалуйста, расскажи мне про свое открытие.

Журналист испытующе сощурился, но не смог себя пересилить — уж очень ему хотелось поведать Энн эту сногсшибательную новость.

— Ты помнишь человека, который сейчас живет в усадьбе канцлера, возле деревни Хокс-Бротон? Помнишь, мы его видели на похоронах?

— Такой высокий, стройный, с темными вьющимися волосами, в красивом дорогом пальто?

— Он самый, — кивнул Патрик, подкрепляясь домашним бисквитом. — Его зовут Пауэрскорт, лорд Фрэнсис Пауэрскорт. Я о нем нашел сведения в «Светском альманахе», благо соборная библиотека имеет экземпляр. И вовсе он не друг семейства, не потому он здесь.

— Но как ты узнал его имя? — спросила Энн, наливая чай. Ее иной раз посещало подозрение, что Патрик и его собратья готовы на что угодно в своей жажде добыть информацию.

— Слуга из Ферфилд-парка мне сказал. — Несколько капель из чашки Патрика как бы случайно плеснулись на скатерть, отвлекая внимание собеседницы. Не стоило упоминать о скромных, но регулярных суммах, вручавшихся дворецкому в обмен на доверительные сообщения. — Да это не важно, Энн. На той неделе у меня был любопытный разговор с одним лондонским репортером.

Пять лучших перьев английской столичной прессы были срочно командированы в деревенскую дыру, чтобы порадовать читателей сплетнями насчет смерти и похорон соборного канцлера из Комптона. В редакциях предполагали дать этот материал более крупным шрифтом, нежели репортажи из аристократических дворцов и замков. От статьи к статье наследство умершего разрасталось, достигнув столь фантастичных размеров, словно Джон Юстас был богаче Вандербильда, Карнеги и Рокфеллера, вместе взятых. Не менее живописно, поистине в эпических тонах, описывалась скорбь городка: стоящие вдоль дороги к кладбищу, опершись на свои грубые посохи, седовласые старцы в диковинных крестьянских шляпах, с почтительно вынутыми изо рта и погасшими глиняными трубками; горько рыдающие вслед траурному кортежу матери с младенцами на руках; опустевшие в знак печали пабы и трактиры… Последняя деталь особенно трогала души читателей — такая глубина людского горя превосходила всякое воображение.

— И что сказал твой лондонский репортер? — Прочтя один из хроникерских опусов в центральной прессе, Энн Герберт до сих пор содрогалась. Оставалось надеяться, что Патрик не подпадет под влияние чужаков, которые могут без опаски сочинять гадкие небылицы о комптонцах, так как ближайшим поездом укатят к себе в Лондон.

— Сказал он, Энн… — взгляд Патрика на миг утонул в сиянии милых зеленых глаз, — сказал он, что этот лорд Пауэрскорт известный детектив и знаменит раскрытием любых, самых загадочных убийств. Ну? Каково?

— Ладно, пусть детектив. Но почему детектив не может быть другом семьи, как о нем говорят? У тебя вмиг готовы выводы. Нельзя же так.

— Возможно, ты права, — миролюбиво согласился редактор «Графтон Меркюри». — А если нет? Тогда зачем здесь сыщик? «Черная тень смерти над собором»? «Проклятье комптонского храма»?

Энн давно поняла, что заголовки журналисту гораздо дороже текстов.

— Все это очень интересно, Патрик, — сказала она, глядя на него примерно так же, как на старшего сынишку, когда тот болтал чепуху. — Съешь-ка ты лучше еще кусочек бисквита.

Персонаж, столь взволновавший Патрика Батлера, в этот момент спокойно вышел за садовую калитку Ферфилд-парка. Снова лил дождь, и растекавшиеся лужи грозили затопить дорожку. На горизонте, пригнувшись к седлу, рысью спешил куда-то одинокий мирный всадник. Лорд Фрэнсис Пауэрскорт направлялся засвидетельствовать почтение и задать несколько вопросов доктору Уильяму Блэкстафу, другу покойного Джона Юстаса, последнему, кто видел канцлера живым.

Шлепая по грязи, Пауэрскорт размышлял о лжи и лжецах. У некоторых людей совершенно отсутствуют способности к притворству. Похоже, дворецкий Маккена как раз из таких: мнется, смущается при каждом упоминании о смерти его хозяина. Другие просто убеждают себя в правдивости собственных выдумок и сами начинают верить, что так и было. Занятый этими мыслями, Пауэрскорт дошел до аллеи перед домом доктора. По его наблюдениям, свидетельствовали о лжи обычно не слова — скорее, губы, брови, ускользающий взгляд, беспокойное стремление переменить позу или пригладить волосы. Вспомнился один встреченный в Индии, великолепно державшийся мошенник, которого выдало лишь постукивание пальцев по колену: чем глубже тот увязал в собственном вранье, тем быстрей барабанили его пальцы.

Слуга провел Пауэрскорта в гостиную на задней стороне дома. Тишь и покой. Окна, должно быть выходящие в сад, занавешены. Кроме трех уютных диванов пара старомодных кресел у горящего камина.