Евгений Латий - Дело гастронома № 1

– Антоша! – выкрикнула она.

– Не ори! Все!

И он бросил трубку.

– Истеричка!.. – пробурчал Антон и допил чай.

Церковь была небольшая, но тихая, чистенькая. Беркутов, не спеша, разглядывал старые, потемневшие иконы, развешанные по стенам, когда к нему из-за алтаря вышел священник. Тот был уже в преклонных годах, но живой и острый взгляд выдавал духовную мощь его натуры. Беркутов приблизился, перекрестился, а потом и поклонился святому отцу.

– Я Беркутов Георгий Константинович, – негромко проговорил он, и священник кивнул.

– Да-да, мне передавали.

Беркутов оглянулся. В церкви, шаркая подошвами, ходили две старухи, выбирая из чаш для свечей недогоревшие огарки и протирая церковную утварь.

– Извините, я мог бы с вами поговорить наедине? – обратился Беркутов к батюшке.

Священник пристально взглянул на него.

– Ты хочешь исповедоваться, сын мой?

Беркутов кивнул.

– Только я неверующий, даже наоборот, состою в коммунистической партии, так что… – Он запнулся, вытащил платок, вытер испарину.

Легкая улыбка мелькнула на губах священника. Он сочувственно взглянул на Беркутова.

– Мы никому в исповеди не отказываем!

– Только давайте назовем это разговором. Или беседой, мне так будет легче!

– Как вам угодно. Прошу!

Он провел Беркутова за алтарь, в небольшую комнату, где хранилась церковная утварь. Они присели на деревянную скамейку. Священник взял в руки крест.

– Я вас слушаю! – сказал он.

Георгий Константинович на мгновение задумался.

– В последнее время я часто думаю, что обеднил себя, лишив общения с Богом. Меня скоро арестуют, я стану изгоем, врагом государства, и все будут требовать моего расстрела, казни, распятия, как это все уже было не однажды, вы помните, а Бог, как мне кажется, никогда бы не оттолкнул меня от себя! Ведь правда?

Священник кивнул.

– Господь ко всем милостив! – кротко выговорил он. – Особенно к раскаявшимся!

– Вот я и хотел спросить: мог бы я молиться Господу и разговаривать с ним?

– Вы крещеный? – спросил священник.

– Да, бабушка в детстве меня тайно окрестила, надела крестик, и я всю войну носил его, даже Бога вспоминал на войне. Оттого, видимо, Господь меня в живых и оставил. Ни одного ранения не получил. А как только крестик снял, так и начались напасти!

Священник снова кивнул.

– А за что вас собираются арестовывать? – поинтересовался священник.

– Они считают, что я вор, взяточник! Но все, что я зарабатываю, я зарабатываю своим трудом, с детства чужой копейки не взял. Да, законы, возможно, нарушаю. Они меня осудят, но Господь пусть сам рассудит. Так можно?

– Можно!

Беркутов заулыбался, поднялся со скамейки.

– Спасибо вам, батюшка, за поддержку! Мне и вправду полегчало! Я долго собирался и, выходит, не зря к вам пришел. Спасибо вам, отче! Как много я потерял, что прежде не ходил к вам!

Беркутов не выдержал и поцеловал руку батюшке.

Георгий Константинович с тихой улыбкой на лице вышел из церкви. День был хоть и осенний, но теплый, солнечный. Беркутов, по обычаю, раздал нищим милостыню. На паперти сидели четыре калеки, и он выдал каждому по красненькой, по десять рублей. Те обрадовались, стали креститься и желать ему милостей Господних. Обернувшись, директор заметил сутулую фигуру филера в сереньком плащике, тоскливо поджидавшего его, но даже это не испортило ему хорошего настроения после встречи с батюшкой. Беркутов с облегчением вздохнул и не спеша двинулся по улице. Филер огляделся по сторонам и направился следом.

«Слежка длится третью неделю, филеры меняются каждые четыре часа подряд, раньше их не было, значит, они всерьез намерены меня арестовать, – с грустной усмешкой размышлял Беркутов. – Все играется по классической схеме. Объявление о намерениях и смертельный удар в сердце. Они следят, чтобы я не сбежал. Видимо, испрашивали разрешения наверху и ждали, когда Гришин умчится из Москвы. А он вчера уехал отдыхать. И теперь они свободны в своих действиях. Западня захлопнулась! С радостью сбежал бы куда глаза глядят, да уж не спастись! Только родных и сослуживцев насмешу!»

Беркутов свернул в переулок. Там стояла его «Волга». Максимыч сидел за рулем и, надев очки, читал «Известия». Беркутов сел в машину. Максимыч отложил газету, завел машину и медленно стал выезжать из тесного переулка. Филер отвернулся и тотчас стал что-то говорить, наклонясь к воротнику. Значит, там у него была рация.

Скачко зашел к генералу, отдал честь. Тот был возбужден, сразу же поднялся на ноги, замахал рукой, радостно приветствуя полковника, и даже двинулся навстречу, чего никогда раньше за Култаковым не наблюдалось. Взял под руку, отвел в сторону, оглянулся на дверь, за которой сидел Красавин, зашептал на ухо:

– Поздравляю тебя! Завтра начинаем операцию «Беркут»! Сегодня берите ордера, готовьте группу захвата, все должно быть исполнено молниеносно и неожиданно!

– Ваш кабинет прослушивают? – не понял Скачко.

Генерал сурово взглянул на полковника, сжал кулаки, но, заметив его хмурое выражение лица, пришел в недоумение.

– А ты чего как неродной? Хмурый какой-то, рассеянный? – вдруг спросил он. – Сейчас, наоборот, надо сосредоточиться! Быть как сжатый кулак! Ты меня понял?

Скачко кивнул. Но это генерала не устроило.

– Что-то случилось?!

– Да так. С женой вот расстались! – Он дернул желваками. – У Бокова пока поживу.

– Из-за чего расстались?!

– Она мне изменила.

Култаков возмущенно хмыкнул.

– Как это так?! Педагог советского вуза, пусть и беспартийная, а набралась наглости изменить мужу-коммунисту?! Это, я бы сказал, из ряда вон! – Он нахмурился. – Хочешь, я позвоню в партком? Они быстро во всем разберутся!

– Не надо! Это дело семейное, и моя вина налицо.

– Как это твоя вина налицо?! На чье лицо?! – возмутился Култаков. – Я со своей, между прочим, провел ряд воспитательных бесед. Поначалу было трудно. Как со стенкой говоришь! Но постепенно мы пришли к принципу мирного сосуществования! Как-нибудь расскажу, это весьма любопытно! А сейчас за работу! О жене не жалей! Как говорят, еще неизвестно, кому повезло! – И он похлопал Скачко по плечу. – Садись, давай вместе проработаем все детали ареста и первого допроса. Это очень важно! Подожди-ка!..

Култаков озабоченно нахмурился, быстрым шагом вышел в приемную, точно хотел застать кого-то врасплох, но на месте Красавина никого не было. Генерал удовлетворенно кивнул, плотно закрыл двери кабинета и вернулся на свое место.

Скачко вернулся в свой кабинет и увидел Ширшова. Капитан сиротливо сидел на стуле, держа в руках скромный узелок. Там, скорее всего, была смена нижнего белья, бритва и гигиенические принадлежности. Ширшов приготовился отправиться в камеру. Внезапный приход полковника поверг капитана в смятение, Ширшов не знал, что ему делать: то ли встать и отдать честь, провинившийся был в штатском, то ли не вставать. Капитан все же попытался подняться, но полковник решительным жестом усадил его назад. У стола сидел Боков.