Евгений Латий - Дело гастронома № 1

– Привет, капитан, – Скачко занял свое место. – Так, говоришь, черт попутал?

Ширшов отважно взглянул на полковника.

– Я за эту неделю, товарищ полковник, о чем только не передумал! И считаю, что за такую провинность, мной совершенную, прощения недостоин! Майор Боков прав: такие, как я, не должны состоять в рядах органов госбезопасности! А потому готов понести любое наказание! Жена знает обо всем, я ее подготовил, так что…

Он развел руками, показал узелок и шумно вздохнул. Полковник с Боковым такого искреннего признания не ожидали, хмыкнули и переглянулись.

– Иллюзий никаких не держу! – продолжил Ширшов. – Что касаемо причин, то с малолетства имел мечту о собственном автомобиле. Еще в школе сдал на водительские права, одно время даже участвовал в автогонках. Зациклился, словом. Идиот, что тут сказать?!

Ширшов смотрел на Бокова. Тот нахмурился. Скачко же был попросту растерян. Он взглянул на Бокова, и майор расценил этот взгляд как призыв вынести свой вердикт.

– Согласен: этому оправдания нет! Я рад, что капитан трезво осудил свой поступок, и вижу: этот кратковременный арест, что называется, пошел ему на пользу.

Он умолк, так и не высказав своего мнения, как им поступить с Ширшовым: казнить его или помиловать. Скачко хмыкнул, откинулся на спинку кресла и понял, что решать судьбу подчиненного должен он сам. Полковник поднялся:

– Словом, так! Деньги или машину возвратишь студенту. Закроешь вопрос полюбовно. Еще полгода – испытательный срок! Все поощрения отменяются! Ну а дальше посмотрим. Завтра в восемь утра на работу. Возражения есть?

Скачко взглянул на Бокова. Майор молча кивнул. Ширшова словно дубиной огрели, он не мог выговорить ни слова. Скачко нахмурился, взглянул на Бокова. Тот подался к Ширшову:

– Вопросы есть?

Но Ширшов был так растерян, что не совсем понимал, что требовал от него полковник.

– Вы хотите сказать, что д-д-доверяете мне? – заикаясь, переспросил Ширшов.

– Пока доверяем! – сказал Скачко.

Ширшов, услышав эти ободряющие слова, поднялся, слезы блеснули в его глазах. Он вытянулся по струнке и не сразу, из-за сильного волнения, смог ответить Скачко.

– Мои уважаемые, дорогие товарищи, я клянусь вам и всему руководству, что оправдаю ваше доверие, – хрипло прошептал он.

Волнение и слезы капитана тронули полковника. Он нахмурился и заявил:

– Ты наш товарищ, и мы рады, что ты осознал! Хотя я тебя понимаю. Я тоже с детства мечтал о машине, и генерал помог мне купить «Волгу» из конфиската, практически за себестоимость. Так и я тебе помогу! Будет и у тебя машина!

Скачко вдруг улыбнулся, а Ширшов так просиял, словно его только что наградили орденом.

Беркутов и Старшинов сидели в закрытом кабинете ресторана «Узбекистан» и пили чай. В рюмках был налит коньяк, но Беркутов к своей не притрагивался. В вазочке лежала черная икра, на блюдце – тонкие ломтики лимона. Старшинов взглянул на официанта, стоявшего поодаль, кивнул ему, и тот вышел из кабинета.

– Мне тут рассказали, как бушевал Рыбинец, узнав, что Анилину дали всего пятнадцать лет, а не расстрельную статью! – сообщил Беркутову Старшинов, намазывая икру на белый хлеб. – Недопонял, видите ли, председатель суда секретаря ЦК КПСС. Но, чтоб не ошибиться, судьи дали пятнадцать лет и Вере Петровне, увы, невиновной!

Он с горечью усмехнулся.

– Гришин перед отпуском ходил к Брежневу, но безуспешно. Война с Афганистаном сжирает по 400 тысяч рублей в день, из-за этого и БАМ никак не достроят, и вся экономика наперекосяк. А Рыбинец как бы указал, где можно добыть неплохие деньги. И все вдруг радостно согласились. Арест Анилина и Аримина, найденные для госнужд тысячи долларов Брежнева прямо-таки воодушевили. Так что теперь уж Андропова не остановить! Ты не обижайся, но Еве я посоветовал, чтоб она не очень с тобой сближалась, – доедая икру, хмуро обронил Старшинов, затем лихо махнул рюмку коньяка. – Сам понимаешь, ни к чему это!

Беркутов кивнул. Старшинов снова наполнил свою рюмку, поднял ее, побуждая выпить и Беркутова. Тот помедлил и поднял свою. Они чокнулись. Старшинов выпил, Беркутов лишь пригубил. Николай Иванович пристально взглянул на Георгия.

– Ты какой-то тихий, благостный сегодня, словно из церкви вернулся, – он улыбнулся. – Бабушка моя после каждой заутрени такой же возвращалась, – снова наполнив свою рюмку, прокомментировал он. Беркутов кивнул, грустно улыбнулся.

– Еще бы хоть разок за грибами сходить! – мечтательно проговорил Беркутов. – Сейчас, говорят, опята пошли. С опятами хорошо картошку жарить. Вкуснота, не хуже грибовницы! Да и маринованные опятки не хуже. И собирать их легко. Сядешь – и полкорзины нарезал! А рядом с опятами обязательно есть грузди. Ты знаешь, что такое грузди?

Старшинов удивленно смотрел на Беркутова.

– Так давай сходим?! – загорелся Николай Иванович. – Ты знаешь, я тоже собирать грибы люблю! Когда поедем?

– Давай с утра в воскресенье?

– Туда же?!

Беркутов кивнул.

– Тогда на моей машине, а то ты и полрюмки выпить не можешь! Договорились?

Старшинов улыбнулся, Беркутов кивнул. Они оба подняли рюмки, чокнулись.

– До дна! – предложил Старшинов.

Беркутов не стал возражать и махом опрокинул рюмку. Старшинов кивнул и выпил свой коньяк.

Весь сквер был усыпан желто-красными кленовыми листьями. Боков, сохраняя на лице ласковую улыбку, сидел с Любой на лавочке в тихом сквере и держал ее за руку. Некоторое время они молчали. Люба первой не выдержала, выдернула свою руку и напористо заговорила:

– Ты сам сказал, что я могу вернуться к тебе, что мы одна семья, и вдруг приглашаешь к себе пожить этого Скачко! Может, он и хороший, но я его уже не помню! Хоть ты и говоришь, что он был на нашей свадьбе. Хоть убей – не помню!

Боков нахмурился:

– Я Пашу не приглашал. Он вызвал меня в кабинет и объявил: я поживу у тебя. Что я мог ответить, он же мой начальник?!

– Начальник по работе! – не сдавалась Люба. – Но у тебя, как у всякого советского человека, есть и должна быть личная жизнь! Это везде записано! И она неприкосновенна! А я и есть твоя личная жизнь. Сколько он хочет пожить у тебя?

Боков нахмурился, развел руками.

– Он не сказал.

– Мне стоило большого труда уговорить мамину сестру, чтоб она пожила с мамой, а моего племянника, сына сестры, переселить ко мне, чтоб я могла переехать к тебе, понимая, как это важно для нас обоих, но тетушка поставила мне условие: скакать туда-сюда не будем! И я уже не могу всех их разворачивать в обратную сторону. Скажи это своему Скачко! Он же начальник, для него в пять минут подыщут комнатку! Чего тесниться-то?! Или я не права?

Боков шумно вздохнул:

– Хорошо, я поговорю с ним.

– Да уж, поговори, пожалуйста. Если на денек-два, ну, максимум на неделю, это мы с тобой, как стихийное бедствие, переживем, но если на больший срок, то я, боюсь, не выдержу! – Глаза ее наполнились слезами. – Извини!