Евгений Латий - Дело гастронома № 1

– И что, так и не нашел?

– Нашел! На австрийском курорте! Язву лечит! Врач справку показал: ночью приступ приключился, и они отправили его на курорт.

– И ему в один день все сделали?! – не поверил Култаков.

– Да нет, он месяц уже оформлялся! А когда я с ним ласково гутарил, у него билеты уже на руках были. Но про них он мне ничего не сказал, побоявшись, что я его поездочку приторможу. Взял и укатил! Теперь вот, боюсь, как бы от страха он у австрийцев политического убежища не попросил!

Култаков нахмурился.

– И такие аттракционы у нас с Боковым по каждому директору! Не верят они, что им амнистия будет! – продолжал Скачко. – А те, кто написал заявления, уже готовы забрать их обратно. Мол, оговорили себя от страха!

Генерал поморщился.

– Ладно, иди работай! – холодно обронил он. – Но помни: мне нужен результат!

И он хлопнул ладонью по столу.

Люся бойко стрекотала на машинке, когда в приемную ввалился Костя. Люся увидела его и остановилась. Костя подошел к ней, ловким жестом достал из-под пальто розу и вручил ее Люсе. Та вспыхнула от смущения, взяла цветок.

– Спасибо!

– Про отца что-то слышно?

– Пока ничего.

– И у меня никакой информации. Мать попыталась что-то узнать, ездила в Лефортово, но передачу у нее не взяли. Их вообще не берут!

– А я хотела поехать!

– Ты в перерыв лучше никуда не выходи. Везде облавы, проверки; выясняют, почему люди не на рабочих местах. Так что обедай здесь!

– Я уже слышала про облавы. – Люся ласково улыбнулась ему.

Костя посмотрел на часы.

– Все, я побежал!

– Опять в Госплан, утверждать Продовольственную программу! – усмехнулась она.

– Увы, от решения государственных вопросов меня временно освободили. Я теперь бытовик. Свой человек в ЖЭКе! Прокладка для крана не нужна?

– Нет!

– Я позвоню тебе!

Он подмигнул ей и ушел. Люся на мгновение задумалась, но уже через секунду принялась печатать.

За столом в кабинете напротив Старшинова сидел Костиков. Он пил чай и поглощал пирожки Иры, мощно работая челюстями. Старшинов с румянцем на щеках держал в руке рюмку с коньяком, насмешливо наблюдая за проголодавшимся.

– Ты выяснил, как фамилия этого прихвостня, отказавшегося забирать заявление?

– Горяев, – не прерывая поглощения пирожков, ответил Костиков. Старшинов наморщил лоб гармошкой, задумался.

– Это такой невзрачный? С оттопыренной губой?

Костиков кивнул. Он вдруг перестал есть, вытер рот салфеткой, допил чай и устало взглянул на Старшинова.

– В целом задумка была неплохая с этой амнистией! – вздохнул Костиков. – За Горяевым потянулись и остальные. И если бы мы не спохватились, они бы нас всех повязали. Приперли бы Беркутова к стенке, а тот бы сдал нас!

– Ну, не сдал бы…

– Сдал, не сомневайся! У этих ребят сто тысяч отмычек! Знаешь, как раньше они делали? Приводили дочь с грудным ребенком и говорили: не сдашь, кого мы требуем, дочь в караул отправим! Генералы, как институтки, в обморок падали!

Старшинов, не мигая, смотрел на Костикова, затем осуждающе проговорил:

– Чушь какую-то несешь!

– Ага! Зато на сегодняшний день у нас один Горяев в штрейкбрехерах! Но я вам обещаю: и эта паршивая овца свое заявление заберет! У меня проколов не бывает!

Костиков уверенно посмотрел на Старшинова. Тот подумал и наполнил его рюмку. Они чокнулись, выпили. Костиков посмотрел на последний пирожок в вазочке, взял и быстро сжевал его. А потом поднял голову и натолкнулся на пристальный взгляд Старшинова.

– За вами назначили слежку! – обронил Костиков.

– Что это значит?

– Это значит, что арест неизбежен.

– Когда?

– От недели до месяца! Время еще есть, надо все подчистить, да так, чтобы на сберкнижке лежало сто двадцать рублей, а из антиквариата лишь одна серебряная ложка, подаренная бабушкой в девятьсот лохматом году! То же и у родственников. У Жоры триста двадцать рублей нашли, так криков было на всю Москву! – усмехнулся Костиков.

– А может быть, с нами так и надо? – вдруг спросил Николай Иванович. – Сталина же любили!

– С вами, может быть, так и надо, раз вы его до сих пор любите! – Костиков взглянул на барельеф Сталина, выдавленный на подстаканнике, и хмыкнул. – А вот со мной лучше по-другому! Я бы на вашем месте взял отпуск, отдохнул, свалил на дачу и побыл бы последние денечки с внуками! Как вам такая идея?

Старшинов помедлил, наполнил рюмки коньяком и вздохнул. Опрокинул свою рюмку.

– Вот и я тоже так думаю! – весело отозвался Костиков. – А я пока закручу ответную кампанию. Они содрогнутся от нашего удара! Потому что не ожидают его.

Он тоже махнул до конца.

– Будь осторожней! – проговорил Старшинов. – Они ведь далеко не олухи.

Костиков улыбнулся и кивнул.

– Могу вам признаться, Николай Иваныч: я жутко не люблю тюремную пищу! – Он поморщился.

Горяев сидел у себя в кабинете директора райпищекомбината и слушал своего заместителя. Тот рассказывал о пьянке в кондитерском цехе в ночную смену.

– Начали со ста грамм по поводу дня рождения, а закончилось двумя литрами!

– Но план-то сделали? – спросил Горяев.

– План сделали, но Павлов уже второй раз на пьянке попадается! Я бы предложил его уволить по статье.

Горяев задумался. Павлов был умельцем на все руки, но отремонтировать телевизор заместителю директора Никифорову отказался. Обиделся. Потому что за отремонтированный до этого магнитофон Никифоров ему и чарки не поднес. Это была серьезная обида, и Горяев в душе был на стороне Павлова. Но Никифоров любил фискалить и мог накатать донос о том, что Горяев поощряет пьяниц. Ситуация складывалась щекотливая. В кабинет без стука забежал главный инженер Крохалев.

– Прошу прощения, но тут неотложная ситуация! – объявил он, взглянув на Никифорова.

– Может быть, мне попозже? – предложил Никифоров.

– Да, давай попозже!

Никифоров ушел.

– К нам нагрянули парни из районного отдела ОБХСС! Злые как черти! Фуру с сахарным песком тут же арестовали, а эти идиоты еще и без накладной приехали! Совсем без мозгов! Но, если арестуют… С сахаром у нас совсем туго.

– Чего они хотят? – не понял Горяев.

– Я им предложил, как это водится в таких ситуациях, – Крохалев скривился, – но они хотят вас видеть! У меня такое ощущение, будто их кто-то подослал!

Горяев задумался.

– Пасли они нас!

Крохалев скривился. У Горяева задрожала оттопыренная губа. В дверь постучали. Горяев вздрогнул.

– Входите!

В дверь вошли два милиционера. Один с погонами старшего лейтенанта, второй с лейтенантскими. Оба смотрели строго и сумрачно. Горяев с Крохалевым заулыбались.

– Прошу садиться, товарищи! Чайку, кофейку, чего покрепче, закусить, заморить червячка?! – как коробейник, развеселился Горяев.