Жан-Франсуа Паро - Убийство в особняке Сен-Флорантен

— Короче говоря, — подвел итог Бурдо, — он не знает, что с ним приключилось. Остается предположить, что неизвестный, напоив возницу, раздел его и натянул его одежду на себя, чтобы обмануть ночную стражу с острова Лебедей. Дальше вы спросите, на какие скотобойни обычно заезжал наш возница. Так вот, в ту ночь от набережной Сен-Бернар до самого Гро Кайу никто так и не забрал отбросы, что вызвало великое удивление на всех тамошних скотобойнях.

— Но как, черт его побери, мог сторож с острова Лебедей, где кипит котел с требухой, не заметить подмены? — возмущенно произнес Семакгюс.

— Когда сторож отворяет ворота, он, можно сказать, еще спит. Да и ночь темная, а месяц еще тонкий.

Николя заглянул в календарь «Королевского альманаха» за 1774 год, как всегда, лежавший у него на столе.

— Совершенно верно, 5 октября у нас новолуние, именины аббатисы Сент-Ор. Господа, я доволен. Подведем итог. Избавившись от возницы, неизвестный сбросил тело на телегу, и это случилось между часом и половиной второго, в крайнем случае, в два часа ночи. Принимая во внимание предварительные расчеты, сделанные доктором Семакгюсом, мы вправе предположить, что преступление совершено неподалеку от набережной Турнель.

— Если, конечно, отбросить мысль, что тело подвезли туда специально, чтобы запутать поиски, — заметил Бурдо.

Семакгюс задумался.

— Я пытаюсь понять, зачем понадобилась столь сложная мизансцена. Если тело хотели просто уничтожить, сбросив в кипящий котел, достаточно было забросать его требухой, и никто бы не обратил на него внимания.

— Но этого преступник как раз и не хотел, — возразил Николя. — Если бы телега следовала по обычному маршруту, то тело несчастной жертвы, утонув в отбросах, не привлекло бы к себе внимания, а значит, не было бы обнаружено. Разумеется, существовал риск, и немалый, однако все обошлось, и тело найдено. Добавим также, что постановщик мизансцены знал маршрут, по которому ездит телега, собирая отходы со скотобоен. Все это наводит на мысль, что решение загадки находится где-то подле Моста, в квартале Турнель.

— Вода и, как следствие, река, постоянно присутствуют в этом деле, — продолжил Семакгюс. — Напомню вам, друзья, что тело изнасилованной жертвы изначально было покрыто мыльной водой, которая потом высохла. По-моему, здесь есть о чем задуматься.

Появился папаша Мари с элегантным серым фраком в руках: от пятен не осталось и следа. Николя проверил, не получились ли на месте пятен залысины, из-за которых шедевру мэтра Вашона придется доживать век в куче старья. Но искусство чистильщика оказалось на высоте. Грязь грозила одежде горожан ежедневно, и, сообразуясь с потребностями, чистильщики совершенствовали свое искусство.

Привратник глядел мрачно.

— Я ничего не нашел про вашего незнакомца, господин Николя. А ведь я проверил все списки. Значит, он проник незаконным образом.

— Все в порядке, — успокоил его Николя. — Незнакомца зовут Фрэнсис Сефтон, и он въехал в Париж примерно двадцатого сентября. Он выдает себя за торговца скаковыми лошадьми. Для полноты картины сообщу вам, что любовник девицы Пендрон — это, скорее всего, младший Дюшамплан, ибо его зовут Эд.

— Ах ты, черт! — воскликнул Бурдо. — Как вы его распознали?

— С помощью доктора Семакгюса, напомнившего мне про нормандский выговор.

Доктор пригласил всю компанию поужинать в трактире на улице Монторгей, выбранном как за его отличную кухню, так и за близкое расположение к дому Ноблекура. Семакгюс не хотел лишний раз подвергать испытанию выносливость комиссара, уже проверенную тяжелым днем и ночью. Вначале все четверо говорили только о деле, собравшем их вместе, но когда принесли корзинку с устрицами, Николя не преминул вознести хвалу своим любимым морским моллюскам, свежим, белым и жирным. Остальные сотрапезники не разделяли его пристрастия к сырым устрицам, и Семакгюс, желая прекратить спор, ко всеобщему удовольствию сообщил, что сырые устрицы чрезвычайно полезны для здоровья. Следом за устрицами настала очередь итальянского паштета с макаронами. Вершиной пиршества явилось блюдо с бараньими языками, приготовленными в пергаменте; оно настолько пришлось всем по вкусу, что немедленно призвали хозяина, и после того, как тот согласился пропустить стаканчик вместе с гостями, его легко уговорили раскрыть, шаг за шагом, тайну приготовления этого восхитительного блюда. Надобно, начал он, разрезать каждый язык посредине и обжарить в наилучшем растительном масле, с добавлением петрушки, нашинкованного лука-шалота, луковицы, мелко нарезанных шампиньонов, соли, перца и муската, дабы мясо пропиталось их вкусом, и отправить остывать. Затем на листочек пергамента положить парочку кусочков шпика, половинку языка и ложку зелени с грибами, и завернуть на манер папильотки. Поместить завернутые кусочки на решетку и подержать над угольями, пока внутри пергамента не зашкворчит, а потом выложить на блюдо и полить мясным соком. Восторженные возгласы стали достойным завершением рассказа трактирщика. На десерт подали поздние персики, освежившие и рты, и головы. Семакгюс проводил комиссара на улицу Монмартр, где, ожидая его, дремала возле плиты Катрина. Николя не стал будить бывшую маркитантку и незаметно проскользнул к себе. Но бдительность Мушетты обмануть не удалось: киска ужасно не любила, когда он задерживался, и при виде его возмущенно зафыркала. Однако она была не злопамятна, и едва он лег, как она с мурчанием устроилась у него на груди, уткнувшись своим маленьким холодным носом ему в щеку. И он немедленно заснул.

Суббота, 8 октября 1774 года

Ночью Николя ничего не снилось, и он проснулся бодрым и полным сил. Засыпая его вопросами, Катрина уверенно сменила ему повязку: прежде, на поле боя ей доводилось перевязывать гораздо более страшные раны. Час был ранний, и господин де Ноблекур еще не проснулся, поэтому Николя написал ему записку, где сообщил, что с ним все в порядке, и коротко изложил, какой неожиданный поворот приняло расследование. Для визита в Бисетр он решил облачиться в черную мантию магистрата, надеваемую им в исключительных случаях; в ее длинных и широких рукавах можно было спрятать два заряженных пистолета. Парик он надевать не стал, ибо он сдавливал повязку, и рана могла вновь открыться; для полноты картины он вооружился жезлом из слоновой кости, символом своей власти.

Мысль о том, что в Париже скрывается лорд Эшбьюри, побудила его принять меры предосторожности, и, несмотря на громоздкую мантию, он решил покинуть дом Ноблекура непривычным путем. Отыскав с помощью Пуатвена садовую лестницу, он перебрался через забор и, воспользовавшись чужими воротами, вышел на улицу Жур, напротив женского монастыря Святой Агнессы.