Жан-Франсуа Паро - Загадка улицы Блан-Манто

— Вино господина Бурдо обладает гораздо более сильным наркотическим и снотворным действием, чем настойка опия, — зевая, проговорил он. — Господи, надо же так проспать! Отчего у вас такое серьезное лицо, мой дорогой Николя?..

Семакгюс встал и, взяв стул, уселся на него верхом.

— Полагаю, это вы распорядились поместить меня в приличную камеру? Примите мою искреннюю благодарность.

Непонятно, чего в его голосе прозвучало больше: признательности или иронии.

— Принимаю, и не менее искренно, — с усмешкой ответил Николя. — Тем более что вы действительно имели все шансы провести ночь в одном из дивных помещений, носящих названия «Варварский край» и «Цепи». Впрочем, вас могли также запереть в камере, именуемой «Конец блаженства», известной своими рептилиями и вонью. Или во «Рву», каменном мешке в форме опрокинутого конуса, где, согнувшись в три погибели и стоя по щиколотку в воде, вы бы имели достаточно времени поразмыслить о тех неудобствах, которые приходится терпеть вашим друзьям из-за того, что вы им не доверяете [41] Автор приводит названия самых печально знаменитых казематов Шатле. В 1670 году Людовик XIV постановил, что «пребывание в камерах тюрьмы Шатле не должно причинять вреда здоровью узников», но только в 1780 Людовик XVI приказал закрыть эти камеры (примеч. автора). .

— О-о! Это камень в мой огород. А значит, тот, кто его бросил, даст мне надлежащие разъяснения.

Николя сел на другой стул.

— Мне хотелось бы поговорить с вами без свидетелей, — промолвил он. — Это не официальный допрос, до него дело, возможно, еще и дойдет. Пока мне бы хотелось поговорить начистоту о некоторых вещах. И, пожалуйста, не усматривайте в моих словах ни хитрости, ни стремления запугать вас. Наверное, я сам виноват в том, что вы считаете меня излишне наивным, но сейчас речь не об этом. Хотя бреши в крепостной стене заделаны, и вы немало этому способствовали…

Семакгюс слушал, но на лице его не отражалось никаких эмоций.

— Вы ни разу не были со мной до конца откровенны. Начиная с нашей встречи в мертвецкой, вы всегда отделывались улыбками, двусмысленными фразами и болтовней о пустяках. Поэтому придется начать все сначала. Вы заявили мне, что уехали из заведения Полетты в три часа утра. Такая точность для человека, возвращавшегося с пирушки, еще тогда удивила меня. Поэтому я заподозрил вас…

— В убийстве Лардена?

— Именно. Тем более что вы сами уже второй раз напоминаете о предполагаемом убийстве комиссара. Следовательно, вы сознательно утаили от меня правду. Далее, вы сказали мне, что всего раз уступили очарованию Луизы Ларден. Однако свидетели утверждают, что ваша связь с женой друга продолжалась долгое время и, быть может, продолжается до сих пор. Наконец…

Николя вытащил из кармана фрака чистый лист и сделал вид, что зачитывает признание.

— «Заявляю, что получила луидор за то, чтобы подтвердить и сказать, что вышеозначенный незнакомец оставался со мной до трех часов утра, и велел ни под каким видом не сознаваться, что он ушел раньше. Когда меня спросили, я сказала и повторила, что означенный незнакомец вышел через потайную дверь, ведущую в сад, дабы его никто не увидел, ибо через эту дверь обычно убегают игроки, когда в дом неожиданно врывается полиция». Так вот, на вопрос, когда вы ушли из веселого дома, означенная девица ответила: «Спустя четверть часа после полуночи». Девицу зовут Сатин. Вряд ли стоит спрашивать, знаете ли вы ее.

— Николя, вы задаете вопросы и сами же на них отвечаете. И как протокол, который вы мне сейчас зачитали, может быть связан с убийством доктора Декарта?

— Вы правы, эту связь надо доказать. Я же всего лишь пытаюсь убедить вас в том, что любой судья, не имеющий чести знать вас, немедленно усомнится в правдивости ваших показаний и до выяснения обстоятельств исчезновения комиссара Лардена станет держать вас в камере. И представьте себе, что этот же судья обнаружит, что вы ко всему прочему замешаны в деле об убийстве человека, с которым, по всеобщему признанию, ваши отношения являлись далеко не безоблачными. Соедините вместе все факты, как реальные, так и домысленные, и сами догадайтесь, какие будут сделаны выводы. И оцените, как вам повезло, что вы имеете дело со мной, ибо я, во-первых, искренне вам симпатизирую, а во-вторых, имею право не предавать гласности ход расследования обоих дел. А самое главное, я очень надеюсь, что вы действительно не имеете отношения ни к одной из разыгравшихся трагедий. Так что, принимая во внимание мои возможности, подумайте и решите, не пора ли честно рассказать мне все, что вам известно об обоих убийствах.

Проникновенная речь Николя, сопровождавшаяся в особо важных, по его мнению, местах ритмичным стуком ладони по не слишком чистой столешнице, заставила Семакгюса задуматься. В течение долгой паузы хирург, встав со стула, сосредоточенно обошел камеру, вернулся на прежнее место, сел и, вздохнув, приступил к рассказу.

— Дорогой Николя, ваше предложение, равно как и чувства, побудившие вас его сделать, глубоко растрогали меня. Честно говоря, я не думал, что следователь окажется моим другом. Прошу прощения, но ваше возвышение столь внезапно, что, несмотря на мое к вам уважение, в сложившихся обстоятельствах я был далек от уверенности в ваших способностях. Поэтому я прошу вас снисходительно отнестись к прошлым моим уловкам, и начнем все с чистого листа. Я готов ответить на все ваши вопросы. Но предупреждаю, факты не всегда указывают на истину. Я в этом уверен, ибо точно знаю, что ни в чем не виновен.

— Друг мой, именно такой ответ я и хотел от вас услышать. Поэтому прежде всего я попрошу вас подробно рассказать мне, на каких условиях Декарт пригласил вас на встречу позавчера вечером. Бурдо уже доложил мне кое-какие подробности, обнаруженные при осмотре тела Декарта.

Пожевав губами, Семакгюс начал:

— Около девяти часов в дверь позвонили. Ава ждет известий о Сен-Луи, поэтому она немедленно бросилась открывать. На пороге лежало письмо, свернутое вчетверо и запечатанное специальной облаткой. Не зная, что с ним делать, она отнесла его мне. Я распечатал письмо…

Покопавшись за обшлагом левого рукава, Семакгюс извлек оттуда маленькую записку и протянул ее Николя.

— Адреса нет… — задумчиво произнес молодой человек. — И на облатке никаких опознавательных знаков. Посмотрим… «Приходите сегодня вечером домой, буду ждать вас от половины пятого до пяти. Гийом Декарт». Листок отрезан…

— Он был таким с самого начала, когда Ава вручила его мне. Но Декарт всегда был экономным, если не сказать скупым.

— А Ава могла отрезать кусочек от письма?

— Нет, она не умеет читать, а потом, присмотритесь хорошенько: сгибы совпадают, включая следы от облатки.