Жан-Франсуа Паро - Загадка улицы Блан-Манто

— Верно. О чем вы подумали, прочитав эту записку? Полагаю, почерк Декарта вы видели не впервые.

— Вы угадали. Когда мы пребывали во вполне сносных отношениях, он присылал мне больных, которых считал недостойными своего искусства. Поэтому я прекрасно знаю его почерк. Честно говоря, лаконизм его письма заинтриговал меня, однако человек он был более чем странный, поэтому я воспринял приглашение как есть, то есть как просьбу о встрече. Я голову себе сломал, пытаясь понять, о чем он хочет со мной поговорить. Вы присутствовали при нашей последней встрече и, уверен, помните, чем она закончилась. В глубине души я не надеялся на примирение.

— Вы сказали Бурдо, что только серьезные причины, касающиеся вашей профессии, могли оправдать подобного рода приглашение.

— Разумеется, я бы не удивился, если бы он вознамерился сообщить мне, что сделал представление, дабы мне запретили заниматься медициной на том основании, что я всего лишь корабельный лекарь. Подобные провокации приводили его в прекрасное расположение духа.

— Почему вы прибыли в Вожирар раньше условленного часа?

— Я быстро вернул книгу о тропических растениях в ботанический сад, у меня образовалось свободное время, и я направился к Декарту. Мне казалось, что если я приеду немного раньше, он не сочтет это за преступление.

— Когда вы увидели труп Декарта, вас ничего не поразило?

— Я был вне себя, так как быстро сообразил, что попал в ловушку и на меня непременно падет подозрение в убийстве. Убедившись, что он мертв, я заметил ланцет. Он напомнил мне нашу с ним дискуссию о кровопускании. Как видите, даже орудие преступления должно свидетельствовать против меня! Больше ничего интересного я не увидел. Но не забывайте, у меня был только огарок свечи, так что видел я не дальше собственного носа.

Николя выдержал паузу. Семакгюс обхватил голову руками.

— Друг мой, — произнес молодой человек, — детали, известные пока только мне, говорят о том, что вы сказали правду. А теперь мне придется вновь задать вам те вопросы, отвечая на которые, вы, не побоюсь этих слов, всегда лгали. В котором часу вы покинули заведение Полетты в прошлую пятницу?

— Вы задаете мне вопрос, уже зная ответ.

— Я хочу услышать ответ от вас, из ваших собственных уст. Ибо пока я не могу объяснить, почему, когда я задал вам этот вопрос в первый раз, вы сказали мне неправду. Зачем эта комедия с девицей?

— Николя, вы вынуждаете меня признаться в том, что я хотел бы скрыть, чтобы не компрометировать третье лицо…

— С которым вы по-прежнему поддерживаете отношения…

Семакгюс уставился на Николя.

— Теперь мне понятно, почему господин де Сартин доверил это дело вам. Вы мыслите и делаете выводы на шаг вперед. Вы станете грозным противником даже для самых изощренных преступников.

— Отложим комплименты, Семакгюс. Лучше объясните мне, почему в ту ночь, когда разъяренный Ларден покинул «Коронованного дельфина», вы отправились к его жене? Откуда вы знали, что он не пойдет домой?

— Вы заставляете меня вдаваться в унизительные подробности, Николя. Между мной и Луизой существовал уговор: если путь свободен, она ставит у себя на окно свечу. А зная Лардена, можно было держать пари, что в разгневанном состоянии он отправится шататься по кабакам и вернется только на рассвете. Поэтому я ничем не рисковал.

— В котором часу вы покинули дом на улице Блан-Манто?

— В шесть утра. И едва не столкнулся с Катриной.

— С тех пор вы встречались с госпожой Ларден?

— Нет, ни разу.

— Вы знали, что Декарт ее любовник, — вы сами мне об этом сказали. Вас это не смущало?

— Вы жестоки, Николя. Страсть находит оправдание даже тем поступкам, которых не одобряет мораль.

— Вы сказали мне, что Катрина знала о связи госпожи Ларден с Декартом. Как вы думаете, могла она рассказать об этом Мари Ларден?

— Не то слово. Обо всем, что могло очернить Луизу, Катрина немедленно докладывала Мари. Девушка ненавидела мачеху. Несмотря на свой возраст и скромный вид, у нее неукротимый характер. Она обожала отца, и тот отвечал ей взаимностью.

Николя задумался. Неужели кроткая Мари… Он вновь вспомнил о следах в доме Декарта, совпавших с отпечатками башмаков девушки, найденными у нее в комнате…

— Семакгюс, как вы могли влюбиться в Луизу Ларден?

— Не пытайтесь это понять, не советую. Ничего не может быть хуже, чем испытывать презрение к той, кого любишь. Николя, у вас есть известия о Сен-Луи?

— Нет, и я не хочу внушать вам напрасные надежды.

Опустив голову, опечаленный Семакгюс отвернулся к стене.

— Друг мой, — начал Николя после паузы, — у меня будут к вам еще вопросы. Ради вашей безопасности и для пользы дела я обязан задержать вас. Разумеется, я постараюсь как можно быстрее разгадать окружившие нас загадки. Но у меня нет никакой уверенности в прочности местных замков. Как известно, в Шатле может войти каждый, кому ни лень. Я прикажу препроводить вас в Бастилию. Поверьте, так будет лучше, ибо речь идет о вашей жизни. В здешних же камерах мышьяк образуется буквально из воздуха, а среди заключенных внезапно начинаются эпидемии самоубийств. Расследование таких случаев ни к чему не приводит, дело закрывают, а жертвы отправляются на кладбище. Сейчас же в обоих делах замешаны люди, знакомство с которыми представляется крайне опасным.

— Мне ничего не остается, как подчиниться вам.

— Вот и прекрасно. Советую вам не терять надежды. Работайте над вашим сочинением. Я распоряжусь, чтобы вам ни в чем не отказывали. Напишите мне список необходимых вещей. Вы исчезнете для окружающих, зато жизнь ваша будет в безопасности. Доверьтесь мне.

Семакгюс смиренно кивнул. Попрощавшись, Николя тщательно запер камеру и отправился на поиски инспектора Бурдо. Он отыскал его в дежурном помещении; инспектор сидел за столом перед чашкой дымящегося супа, принесенного папашей Мари.

Николя почувствовал себя виноватым за то, что столь резко отстранил инспектора от допроса Семакгюса. Но Бурдо не оставил ему времени для угрызений совести, протянув ему два конверта. На одном, запечатанном красным воском с вытесненным на нем гербом, в котором он узнал герб Сартина (на золотом поле лазурная лента, а на ней три серебряные сардинки) [42] Недавно получивший дворянский титул графа д'Альби, Антуан Габриэль де Сартин изобразил на своем гербе рыбок, которыми некогда торговал один из его предков и которые напоминали о происхождении по фамилии (примеч. автора). , адрес Николя был написан уверенно и размашисто. Другое, надписанное бисерным почерком, заставило его сердце учащенно забиться. Он тотчас просчитал в уме, сколько прошло дней с их последней встречи с Изабеллой. Плюс прибавляем неделю, понадобившуюся королевской почте, чтобы добраться от Геранда до Парижа. Письмо, скорее всего, отправили в субботу а полдень либо в понедельник. Он спрятал его во внутренний карман, чтоб на досуге прочесть без помех. И распечатал послание начальника полиции. Сартин сообщал Николя, что в связи с тем что король сопровождает госпожу де Помпадур в ее замок в Шуази, еженедельная воскресная аудиенция, которую его величество давал Сартину в Версале, откладывалась. А посему у начальника появилось «дополнительное время для выяснения известных обстоятельств и решения соответствующего вопроса». Пока Николя читал письмо, Бурдо успел прийти в обычное для него благостное расположение духа: он не имел привычки долго обижаться. Не говоря ни слова, Николя протянул инспектору последнюю записку Декарта, и пока тот изучал ее, развернул послание Изабеллы.