К. Сэнсом - Соверен

— Хоть меня никто и не бил по голове, она идет кругом, — заявил Барак. — Господи боже, как бы я хотел вернуться в Лондон!

— Всецело разделяю ваше желание.

Порыв ветра, ворвавшийся в лишенное стекол окно, заставил меня вздрогнуть. Небо, видневшееся в высоких проемах окон, начинало темнеть. Я вспомнил о том, как бережно Олдройд складывал куски стекла в свою повозку.

«Любопытно, какая участь ожидает его дом и его дело? — пронеслось у меня в голове. — Он ведь умер, не оставив наследников».

— О чем это вы задумались? — донесся до меня голос Барака.

— В последнее время меня занимают вопросы генеалогии. Удивительно, у скольких людей возникают трудности с наследниками. У кого-то их мало, как у короля. А у кого-то нет вообще. Например, у Ренна или у покойного Олдройда. Да и у меня самого, — добавил я с грустной улыбкой. — Что до вашего родословного древа, Джек, то оно, я полагаю, уходит своими корнями к Аврааму. Ведь в жилах вашего отца текла еврейская кровь.

— Все мы ведем свой род от Адама, первого грешника, — пожал плечами Барак. — Кстати, мой отец был тоже не слишком богат наследниками. Я — его единственный сын. Надеюсь, мне удастся продолжить наш род. Род, который скрывает свое еврейское происхождение, — проронил он едва слышно и, повернувшись ко мне, произнес нарочито бодрым тоном: — А с чего вы взяли, что у вас не будет наследников? Вам ведь нет и сорока. Вы еще можете жениться.

— Сорок мне стукнет в следующем году. Вскоре люди будут считать меня пожилым человеком.

— А, так вы ровно на десять лет моложе короля.

— После того, как в прошлом году леди Онор… — начал я и, спохватившись, поспешно переменил тему: — Значит, прелестная Тамазин на вас не в обиде?

— Ничуть, — с самодовольной улыбкой заявил Барак. — Хотя этот невежа Малеверер чертовски ее испугал. Впрочем, держалась она молодцом. Говорит, после мистрис Марлин отчитала ее на чем свет стоит. Но обещала, что леди Рочфорд ни о чем не узнает.

— Это в интересах самой мистрис Марлин, — кивнул я. — Леди Рочфорд наверняка поставит ей в вину то, что она плохо следила за девушкой. Признаюсь, мистрис Марлин представляется мне довольно странной особой. А что о ней говорит юная Тамазин?

— Как это ни удивительно, Тамазин ее хвалит. Говорит, обычно мистрис Марлин к ней добра. Это она предложила Тамазин отправиться в Йорк. Мне Тамазин жалеет свою хозяйку, ведь все прочие леди изводят ее насмешками. А у Тамазин доброе сердце.

— Что ж, по моему разумению, добросердечие — первейшее достоинство всякой женщины, — изрек я и потер ноющую шею. — Господи боже, я с ног валюсь от усталости. Сегодня вечером мне нужно бы посетить тюрьму. Но не представляю, как я потащусь пешком через весь Йорк, да еще в темноте.

— Если учесть, что сегодня вас огрели дубиной по голове, подобная прогулка вам явно не по силам. Самое разумное, что вы можете сделать, — как следует отдохнуть.

— Пожалуй, арестанта я навещу завтра. И заодно загляну к мастеру Ренну. Этот старикан вызывает у меня симпатию.

Я немного помолчал и произнес:

— Он такой одинокий. Покойный мой отец тоже был очень одинок. В последний год я ни разу не удосужился его навестить и чувствую себя бесконечно виноватым.

Должно быть, тревожные события нынешнего дня не прошли даром для нас с Бараком, ибо оба мы ощущали влечение к откровенности, обычно отнюдь нам не свойственной. А может, душевным излияниям способствовала окружавшая нас причудливая обстановка: огромная полуразрушенная церковь, тихий шорох соломы и квохтанье бойцовых петухов, раздававшееся под высокими сводами.

— Иногда я вижу отца во сне, — вполголоса признался Барак. — Когда я был маленьким, я вырывался и убегал всякий раз, когда он хотел посадить меня к себе на колени. Отец чистил выгребные ямы и весь пропитался их смрадом. Во сне я вижу, как он открывает объятия, но запах ударяет мне в нос, и я вновь, как и в детстве, бегу прочь. Ничего не могу с собой поделать. Запах этот я чувствую, даже проснувшись. Когда сегодня к Малевереру привели парнишку, перепачканного в дерьме, я сразу вспомнил свои сны.

Барак коснулся груди, где, как я знал, он носил древний иудейский талисман, когда-то подаренный ему отцом.

— Думаю, такие сны посылаются нам в наказание, — едва слышно заключил он. — Дабы напомнить о грехах, что мы совершили прежде.

— Вы правы. Но не будем растравлять свои душевные раны.

— Идем отсюда прочь, — сказал Барак, поднимаясь со скамьи. — Это мрачное место навевает мрачные мысли.

— Хотел бы я знать, что случилось с мальчиком.

— Вы говорите о юном Грине?

— О ком же еще? Малеверер подверг его слишком жестокому унижению. Это же надо, заставить парнишку бежать через весь город с голым задом.

Барак фыркнул от смеха.

— Малеверер, конечно, злобная скотина, но зрелище, я уверен, было чертовски забавное. Думаю, с парнем ничего страшного не произошло. Кто-нибудь из горожан наверняка пожалел и приютил его. Так что не переживайте. Скажите лучше, пойдете вы ужинать или сразу отправитесь в постель?

— Думаю, перекусить все же стоит, — сказал я, направляясь к дверям.

Барак вперил в меня пристальный взгляд.

— Я понимаю, что бумаги были похищены по моей вине, — медленно произнес он. — И поверьте, очень об этом сожалею.

— Не терзайтесь попусту, — сказал я, похлопав его по плечу. — Вы виноваты не больше, чем я сам.

Мы подошли к нашим лошадям, убедились, что они пребывают в добром здравии, и похвалили мальчика-конюшего за усердие. Выйдя из церкви, мы отправились прямиком в трапезную, настороженно озираясь по сторонам. В трапезной было даже более шумно и многолюдно, чем прошлым вечером. Плотники, завершившие работу, пребывали в самом веселом расположении духа. Если бы этим вечером им позволили выйти в город, наверняка не обошлось бы без шумных попоек и разбитых носов.

Утолив голод, я сразу отправился в свою каморку. Барак заявил о желании сходить в город, «посмотреть, что там делается».

— Только, сделайте милость, не ищите приключений на свою голову, — попросил я.

— Приключения мне ни к чему, — усмехнулся Барак. — Лучше я приберегу силы для завтрашнего свидания с Тамазин. Во сколько разбудить вас утром?

— В шесть.

Барак вышел прочь, а я незамедлительно провалился в глубокий сон без всяких сновидений. Лишь несколько часов спустя меня разбудили вернувшиеся клерки, с шумом расходившиеся по своим комнаткам. После того как они угомонились, я вновь уснул. Однако растолкал меня вовсе не Барак, а молодой сержант Ликон. Очнувшись, я увидел, что еще совсем темно. Сержант держал в руке фонарь, бросавший отсветы на его встревоженное лицо. В первое мгновение я вообразил, что Малеверер отдал приказ о моем аресте, и сердце сжалось от ужаса.