Элизабет Редферн - Музыка сфер

Товарищ министра был прав. Охота за убийцей уличных девок не входила в обязанности Джонатана. Но одна из убитых была его дочерью.

С тяжелым сердцем Джонатан дочитал до конца сообщение о недовольстве в норриджских казармах. В будущем надо быть осторожнее, выбирая, кому задавать вопросы. Но задавать их он не перестанет.

«Александр, — беззвучно воззвал он. — Александр, лучше на этот раз сделай то, о чем я тебя просил!»

Гай де Монпелье ударил пером по бумаге, на которой писал, и брызги испещрили ее, будто черная вышивка. Он откинул голову и прислушался. В его освещенной свечами комнате не слышалось ни звука, но в соседней спальне его сестры, его красавицы-сестры с короткими напудренными волосами, что-то слышится?

Гай встал из-за стола и снова прислушался. И все еще ни единого звука, если не считать легкого шелеста, быть может, шуршание шелковых одежд, соскальзывающих по нежной коже. Или же всего лишь покачивание тяжелых оконных занавесей, колышимых ночным бризом. Ни единого звука, кроме тихого долгого вздоха, который опять-таки мог быть ветерком или же (как знать!) вздохом почти непереносимых наслаждения или боли.

Гай протянул руку и смахнул со своего стола все — бумагу, перья, чернила. Все полетело на пол.

И тут — тишина. Тишина во всем доме. Никто не двигался. Никто, кроме Гая и еще кого-то, кто расхаживал по коридору внизу, сжимая в кулаке смятое предупреждение.

«За Товариществом Тициуса следят. Будьте готовы. Снова».

Наконец Гай нетвердой походкой направился к открытой двери и покинул свою комнату. Минуту спустя в дальней комнате раздались божественные звуки клавесина, заворожив воздух.

— Скажите мне, друг мой, — нерешительно спросил Александр Уилмот, подергивая потрепанную петлицу своего сюртука, чтобы скрыть внутреннее напряжение, — вы последнее время слышали что-нибудь о тех французских астрономах, о которых как-то упомянули?

Вопрос этот он задал Персивалю Оутсу, мастеру-оптику по изготовлению очков, чья маленькая мастерская ютилась бок о бок с мастерскими многочисленных часовщиков Кларкенуэлла. Персиваль зажег свечи, так как солнце снаружи уже начало заходить за крыши домов, погружая в сумрак узкие улочки. Внутри мастерскую загромождали инструменты его ремесла, и пахла она, как всегда, нюхательным табаком, которому прилежал Персиваль, и еще чуть затхлым бельем.

Персиваль был тощим аскетом, еще сохранившимся напоминанием об оседании гугенотов в этом северном приходе Лондона. Он не был женат и, насколько знал Александр, не испытывал ни малейшей обычной для мужчин тяги к наслаждениям плоти. Уютно угнездившись здесь в Тайнсенд-лейне, последнем бастионе пригородной респектабельности, где чопорные лавочки и коттеджи пока еще не уступили место буйным кабакам и ямам для медвежьей травли, Персиваль всегда был одет в простые костюмы из коричневой саржи, пыльные, но надежные, совсем как обстановка его мастерской; и еще он носил старомодный парик, густо напудренный, будто вызов более новым и свободным фасонам.

Александр принес зеркало своего телескопа, чтобы Персиваль его подполировал. Обычно он живо предвкушал прогулку сюда через Кларкенуэллский выгон мимо пустырей, где играли дети. Но в этот вечер Александр не испытывал простого удовольствия, как в прошлые посещения мастерской, потому что два дня назад его брат Джонатан категорично потребовал от него сведений. И Александр пришел сюда с крайней неохотой, чтобы тем или иным способом навести у своего ничего не подозревающего друга справки о наблюдателях звезд в изгнании.

В довершение всего Персиваль, занятый осмотром зеркала, тщательно проверял, все ли потемнения удалены из амальгамы его покрытия, медлил с ответом на его робкий вопрос. Александр, опасаясь, как бы ему не пришлось повторить вопрос, утер пот со лба большим смятым платком и продолжал ждать. Снаружи прогромыхала повозка, запряженная двумя усталыми одрами. На минуту стук обитых железом колес и лошадиных копыт заполнил маленькую мастерскую.

Наконец Персиваль, глядя на него сквозь очки в проволочной оправе, сказал:

— Французские астрономы? Вы про Товарищество Тициуса?

В душной жаре мастерской Александр ощутил что-то вроде озноба.

— Да, — сказал он. — Это самое название. Товарищество Тициуса.

Персиваль кивнул.

— По воле случая, — сказал он, — мне не далее как в прошлом месяце довелось привести в порядок некоторые их инструменты. — Он помолчал, осторожно поворачивая зеркало руками в перчатках. Вновь Александр испугался, что он больше ничего не скажет, и придется вновь задать ему вопрос. Но тут оптик посмотрел на него.

— В Кенсингтоне есть небольшая их группа, — продолжал он, — возглавляемая Гаем и Августой де Монпелье, братом и сестрой. Они были видными членами Товарищества в Париже и друзьями некоторых великих астрономов: Байи, Мессье, де Сарона… Ах, такие даровитые люди, ныне покойные, все покойные… — Он скорбно покачал головой. — Августа и Гай де Монпелье спаслись от бойни, но в самую последнюю минуту. Были вынуждены бежать в Англию, как и многие их соотечественники. И здесь они, насколько в их силах, продолжают свои труды вместе со своими друзьями-астрономами. — Он уже опять ритмичными движениями полировал зеркало. — Вам бы следовало познакомиться с ними.

Александр, слушая, обнаружил, что ему все труднее дышать.

— Почему они захотят познакомиться со мной? — решился он сказать наконец. — Чем я могу заинтересовать таких именитых людей?

Персиваль кротко взглянул на него.

— Как всегда, вы излишне скромны. Вы глубоко осведомлены в различных областях науки. Сам Гершель одобрил ваши труды.