Брэд Гигли - День лжецаря

Товарищи решили, что поскольку осел завязал с Симеркетом столь трогательные отношения, то во время путешествия это будет его обязанностью — собирать и складывать навоз в брикеты. Сын купца любезно показал Симеркету, как это делается.

Позднее, когда его настроение достаточно улучшилось, Симеркет начал вежливо расспрашивать своего нового раба.

— Интересно, — обратился он к Мардуку, — где ты так хорошо освоил египетский?

Мардук на минуту задумался, прежде чем ответить.

— Я жил там некоторое время, — сказал он осторожно. — В юности.

— По твоему акценту я заключаю, что ты жил в Нижнем Египте?

— Да, в Пи-Рамсесе.

— А! И кто был твоим господином? Может быть, я его знаю?

— Сомневаюсь.

— Он, должно быть, был добрым человеком, если позаботился о том, чтобы ты был так хорошо образован.

Мардук отвернулся от Симеркета и стал смотреть на реку. Взгляд его оставался загадочным.

— Твой господин жив? — продолжил расспрашивать Симеркет.

— Нет.

— Ты сбежал от него?

Мардук отрицательно покачал головой, все еще отвернувшись от Симеркета и глядя на бледно-лиловые холмы, тянувшиеся на востоке до самого горизонта.

— Когда мой господин услышал, что царь касситов не мог долго продержаться на вавилонском троне и что Элам планирует вторжение в Вавилон, он освободил меня. Он сказал, что страна нуждается во мне больше, чем он.

— Но затем эламцы захватили тебя в плен.

— Да.

— Так что ты опять стал рабом.

Мардук повернулся к Симеркету и посмотрел ему в глаза. Симеркет впервые заметил, какие у раба правильные черты лица. Умные карие глаза Мардука, приятно контрастировавшие с бледностью кожи, были широко расставлены и казались глубокими под ровными высокими бровями. Нос его был большим, но не крючковатым, губы под усами — полными. Как и большинство вавилонян, он носил длинные волосы, и хотя сейчас они были неухоженными, Симеркет разглядел его прямую спину и решительный разворот плеч.

Темная Голова, как называли коренных вавилонян, не был ничьим рабом и никогда им не был! То, что Мардук, как само собой разумеющееся, взял на себя руководство их экспедицией и так повелительно командовал Симеркетом, свидетельствовало о его давней привычке отдавать приказания. Зачем же, размышлял Симеркет, Мардук притворялся рабом? Некоторые факты, могущие пролить на это свет, оставались невысказанными.

— Я не верю, что ты раб или когда-либо был им, — сказал в конце концов Симеркет.

Мардук ухмыльнулся:

— Но тем не менее ты дал за меня пять золотых кусков.

Симеркет печально покачал головой:

— Лучше бы я выбросил их в реку в качестве приношения речному богу, поскольку ты наверняка уже спланировал, где и когда сбежишь.

Мардук невольно громко рассмеялся. Он не стал ни подтверждать, ни отрицать предположение Симеркета.

— Однако я попрошу тебя об одном одолжении, — настаивал Симеркет. — Останься со мной, после того как мы достигнем Вавилона! Всего лишь на несколько дней. Мне нужен кто-то, кто хорошо знает город. Я ищу одного человека — точнее, двоих. Один из них — моя жена.

Мардук отвел взор от дальних холмов и повернулся к Симеркету. В глазах его застыло недоверие.

— Почему она оказалась в Вавилоне?

Возможно, из-за того, что Мардук был иностранцем, или оттого, что он с сочувствием слушал его, как потом подумал Симеркет, но он выложил ему все. Рассказал об изгнании Найи и причинах, стоявших за этим. Мардук перебил его только раз — когда Симеркет дошел до странного послания от Рэми и до фразы атакована исинами , кончавшейся словом убийство .

— Исинами? — резко переспросил Мардук. — Ты уверен, что именно так говорилось в послании?

— А что? Ты знаешь, кто они такие?

Мардук пожал плечами, снова устремив взгляд в сторону берега.

— Это племя, которое правило в Месопотамии, до того как с севера вторглись касситы. Теперь они сражаются с эламцами. Их с трудом можно назвать убийцами, Симеркет, на самом деле мы, коренные вавилоняне, считаем их патриотами.

Симеркет насмешливо хмыкнул.

— Пусть боги избавят меня от патриотов, хоть их преступления столь благородны!

Остальную часть послеполуденного путешествия они провели в молчании. Симеркет расширенными глазами взирал на бескрайние долины, раскинувшиеся по берегу реки, на бесконечное море вспаханной земли, изрезанной каналами и усеянной водяными колесами. Поля незаметно поднимались, переходя в холмы, те, в свою очередь, резко переходили в высокие скалы и каньоны, через которые извивался Евфрат.

Течение здесь было заметно стремительнее, но маленькая круглая лодчонка оказалась такой же устойчивой, как и в почти неподвижных водах. Речные выдры прыгали среди камышей, а один раз Симеркет увидел гепарда, осторожно пьющего у кромки воды. При их приближении он повернулся и устремился обратно в ущелье. Вскоре каньоны снова уступили место заросшим камышом топям. Вначале низкие, камыши через некоторое время сделались высокими, как деревья, так что покрытый ими Евфрат казался зеленым тоннелем, сквозь который едва просачивался свет.

— Как божественные поля лару! — пробормотал Симеркет.

Время от времени он поглядывал на черные вязкие заводи какой-то булькающей тины, формирующейся возле берега. Он заметил, что за их лодкой ползло черное пятно, и на его грязной поверхности играли все цвета радуги. Египтянин указал на него и спросил Мардука, что это такое.

— Битум, — ответил Мардук, — проклятие местных землевладельцев. Он выщелачивается из земли, наподобие какой-то чумы, насылаемой из ада, губящей посевы и отравляющей землю.

— Битум? Я видел статуи и мебель, вырезанную из него. Я думал, что это вид камня.

— Когда он высыхает, то да, он поразительно твердый. Сейчас ты видишь его в естественном состоянии, он густой и жирный. Единственное его достоинство в том, что он часами может гореть.

Симеркет опустил в реку палец. Когда он его вынул, палец оказался покрытым какой-то липкой черной пленкой, слегка пахнувшей серой. Трудно было вообразить, что эта мокрая, клейкая субстанция может гореть.

— Значит, он хороший источник тепла и света?

Мардук пожал плечами.

— Он выделяет такое вонючее облако копоти, что мы пользуемся им только в тех случаях, когда нет сухого навоза. Если ты спросишь мое мнение, я скажу, что это то, что богиня земли изрыгает из своего чрева. Но я знаю, что некоторые женщины гагу взяли разрешение на использование того битума, который смогут найти.

— Гагу?

— Женский монастырь, чья религия — торговля. По мере того как мы будем приближаться к Вавилону, ты, возможно, увидишь их фургоны. Ты их узнаешь, там все водители и охранники — женщины.

— И женщины нашли применение этому битуму?