Брэд Гигли - День лжецаря

Женщина снова решительно перебила его.

— Я еще уронила тебе на колени поднос с леденцами. Теперь вспоминаешь?

Принц почувствовал, как на его верхней губе выступили капельки пота. Теперь он знал, кто они такие! Боги египетские, они что, духи? Духи явились, чтобы терзать его? Он начал медленно пятиться и трясущимися руками сжал льняные занавески, висевшие позади него. Они должны были быть мертвы!

Женщина рассмеялась, видя его смятение.

— Теперь я могу признаться, что сделала это не случайно, — сказала она. — Надеюсь, что ты простишь меня, но ты говорил в тот вечер такие мерзости о моем муже!

Майатам, который был уже у выхода, быстро повернулся, столкнувшись с худым долговязым мужчиной. Тот сверкнул на него черными как агат глазами.

— Симеркет! — выдохнул принц.

— Ваше высочество…

Майатам поразился тому, как в одно-единственное слово, произнесенное ровным, бесстрастным голосом, можно было вложить такую ненависть. Симеркет, даже не поклонившись, бросил взгляд через его плечо на женщину и юнца.

— Пора, — сказал он.

И Майатам остался совсем один. Он взмок от пота, его руки дрожали. Он лихорадочно соображал. Почему Симеркет вернулся в Египет? Если его жена и друг действительно живы, значит, фараон узнает о его тайной поездке в Вавилон и о том, как он договорился с Менефом убить одного из самых доверенных посланцев фараона. В его мозгу внезапно замаячил образ его мертвого брата Пентвира. Он вдруг почувствовал, как шелковый шнурок скользнул через его голову — точно так же, как тогда через голову Пентвира — и как он затянулся под его подбородком, когда его перебросили через деревянный брус и там закрепили. Затем он представил, как встает с табуретки и делает шаг вперед, в пространство — и услышал резкий треск шейных позвонков…

Майатам вскрикнул. Он сбежал бы сейчас, если бы шарданская стража не ожидала его тут. Когда он появился, трясущийся и обливающийся потом, стражники повели его к зрелищу.

То, что он увидел, подтвердило его самые мрачные опасения. Маги Бел-Мардука кружились как безумные вокруг золотого идола, убыстряя движения под резкие звуки свирелей жрецов и первобытный бой барабанов. У магов в руках были острые ножи, и они в экстазе полосовали себя, а кровь стекала с их рук и ног и брызгала на лица и одежду близстоящих придворных. Майатам увидел, что фараон, стоявший всех ближе, был уже красным от крови. Экстаз танцующих все усиливался, музыка убыстрялась, и Майатам ощутил, что даже сердце его начало биться сильнее. Затем, при заключительных раскатах барабанов, маги прекратили свое мельтешение, музыка смолкла.

Высокий маг выступил вперед; с его рук стекала зеленая желчь из печени, которую он вырвал из чрева овцы. Он прочитал короткую молитву по-вавилонски и преклонил колени. Жестом он приказал фараону приблизиться к божеству. На глазах всей семьи, придворных и важных лиц, являвшихся свидетелями, Рамсес повернулся к идолу и схватил его руку своей.

И Майатам воочию увидел, как пальцы фараона налились внезапной силой, как его плечи перестали казаться сгорбленными, как его шея выпрямилась под тяжким убранством, увидел, что ноги его более прочно уперлись в землю. А затем принц увидел, как в глазах фараона внезапно вспыхнул триумфальный огонь.

Он выскочил из святилища. На этот раз никто из шарданской стражи не попытался остановить его. Он бежал, задыхаясь, по храму между пилонами к докам. Его слуги были настолько захвачены представлением, что не заметили, как он исчез. Майатаму пришлось искать паромщика, чтобы переплыть реку. Когда они пересекали Нил, Майатам оглянулся, чтобы посмотреть, не следует ли кто за ним. Но никого не было.

Оставшись в Фивах в одиночестве, он побрел на улицу, ведущую к кварталу, где жили иноземцы. Лишь тонкий серебряный серп луны освещал извилистые аллеи. Хотя он был принц и на нем было много золота, делавшего его приманкой для грабителей, никто из жителей, заполнявших в ту ночь темные подворотни, не осмелился напасть на него. Майатама в этих местах знали и почитали.

Вскоре он стоял перед полуразрушенными воротами Гиксосского храма, бывшего одно время жилищем Царя Нищих. Теперь им правила царица, но он оставался таким же грязным и зловонным, как прежде. Майатам истерически заколотил в ворота, крича:

— Царица! Я должен тебя увидеть! Открой!

Черная дверь медленно отворилась. Появилась старуха. При виде его она радостно захихикала: когда-то, давным-давно, она была его нянькой. Впустив Майатама, она быстро задвинула за ним засов. Продолжая посмеиваться, она потянула его за рукав к болоту, заросшему тростником и травой — когда-то оно было священным храмовым озером.

Несколько светильников освещали извилистые коридоры храма, и идти надо было осторожно. На полу вповалку спали нищие, сотни нищих — как пчелы в улье, охраняющие свою матку, подумал Майатам — он старался не задевать их своими позолоченными сандалиями.

Бывшая нянька повела его в комнаты в верхней части замка. Их окна были обращены к Нилу.

— Ваше величество, — прошептала старуха в темноту, — вас пришел навестить Майатам!

Из темного углубления послышалось шуршанье. Мрачная сгорбленная фигура вползла в круг тусклого света, отбрасываемого огарком свечи. Даже теперь, после стольких месяцев, Майатама поразил вид царицы. Напряжение его спало, и слезы отчаяния обожгли глаза: выглядела старуха ужасно, и раны, покрывавшие ее тело, делали ее бездвижной. Ее кожа казалась расплавленной, словно горела на буйном костре. Лоскуты кожи покрывали ее глаза, так что ей пришлось вытянуть шею из сгорбленной спины, чтобы увидеть пришедшего.

Ее голос был отвратительным хрипом, и в нем с трудом можно было различить отдельные звуки.

— Ты пришел сказать мне, что слухи верны, — выдавила она, медленно подтянув к нему свое тело. — Что Симеркет вернулся в Фивы.

— Да, это правда. И привез с собой идола!

— Рамсес дотронулся до его руки?

— Я видел это собственными глазами! Он заставил меня, чтобы я смотрел…

Женщина издала безумный, пронзительный вопль — он очень напоминал скрежет разбитых камней по гравию. Майатам зажал уши. По морщинистым старушечьим щекам текли слезы ярости. Даже теперь, спустя почти два года, после того как она здесь очутилась, Царица Нищих продолжала красить лицо — сейчас оно было в цветных разводах.

— Он не должен был этого делать! — кричала она, царапая себе грудь. — Это недостойно царя Египта! Просить защиты у иноземного идола!

Майатам, онемевший, молчал.

— А… — бессильно провыла женщина, — чего можно ожидать от северянина, чьей матерью была ханаанская шлюха?… Дрянь…

Принц снова начал дрожать и с трудом выдавил из себя: