Фрэнк Толлис - Смертельная игра

Молодой доктор покачал головой.

— Я так и думал, — сказал Брукмюллер.

Профессиональная проницательность не покинула Либермана и в этот напряженный момент. Он изучал Брукмюллера так, будто тот был его пациентом. Он видел перед собой человека, который верил, что является в некотором роде избранным; самовлюбленного нарцисса, поверившего в сомнительную философию пангерманизма, в которой безнадежным образом перепутались нити мистицизма, предрассудков и детской наивности. Неудивительно, что он мог с такой легкостью убивать. Такой человек, как он, убьет любого, кто попытается помешать реализации его чудовищных амбиций.

Брукмюллер надул щеки и медленно выдохнул. Затем, взяв себя в руки, он встал и сделал шаг в сторону Либермана.

— Итак, господин доктор, вы вполне можете собой гордиться. Я даже чувствую, что должен вернуть вам комплимент, который вы недавно сделали мне. А почему нет? Думаю, я так и сделаю. Поздравляю, вы провели гениальное расследование. Я могу только предположить, что, когда мы достигнем земли, там будет ждать полиция, чтобы арестовать меня. — Улыбка Брукмюллера была широкой и совершенно серьезной. — А это заставляет меня сомневаться, что вы такой уж умный. Хитрый, коварный, скользкий — да, как и следовало ожидать от представителя вашей национальности. Умный? Вряд ли.

Либерман сделал шаг назад и перешел на другой конец гондолы.

— Вы мне оставили крайне небольшой выбор, герр доктор. Тем не менее я могу попробовать несколько вариантов. Думаю, вы теперь осознаете свою ошибку? — Брукмюллер протянул руку к двери и рывком открыл ее. Влажный воздух немедленно ворвался в кабинку.

— Не прыгайте! — машинально воскликнул Либерман.

Брукмюллер засмеялся.

— Я и не собирался, господин доктор.

Здоровяк двинулся к Либерману, выставив кулаки, как боксер на ринге. Из-за своей крупной комплекции Брукмюллер казался ниже ростом, чем был на самом деле, но сейчас, вблизи, Либерман увидел, насколько высоким был его противник.

Молодому доктору удалось увернуться от первого удара, но бежать было некуда. В следующий раз кулак Брукмюллера задел его голову, и Либерман покачнулся в сторону открытой двери. Гондола раскачивалась, и Брукмюллер пошатнулся и взмахнул в воздухе рукой. Его тяжелая лапа опустилась на плечо доктора, он схватил его покрепче и надавил. Пальцы Брукмюллера впились в плоть Либермана, как зубы ротвейлера. Под одним только весом этой руки ключица Либермана могла треснуть. Молодой доктор беспомощно размахивал в воздухе руками, и Брукмюллер нанес сокрушительный удар. Казалось, что пушечное ядро попало прямо в желудок Либермана и опалило все внутренности. Он не мог дышать, его тошнило. Он все еще стоял, согнувшись пополам, когда следующий удар сбил его с ног, и он оказался в нескольких сантиметрах от двери. Оцепеневший Либерман смог на секунду подняться на ноги, но потом потерял равновесие и упал назад.

Он ухватился за дверной косяк и понял, что свешивается из гондолы, в то время как его ноги пытаются нащупать опору. Он заглянул в головокружительную пропасть.

— Так-то, — закричал Брукмюллер. — Посмотри, куда ты сейчас отправишься!

Брукмюллер ударил ладонью по пальцам правой руки Либермана. Чудовищная боль пронзила его. Страх смерти неожиданно вытеснила менее важная мысль: Либерману вдруг пришло в голову, что этот здоровяк может раздробить ему пальцы, и тогда он никогда больше не сможет играть на фортепиано. Удачный порыв ветра помог ему подтянуться немного вперед. Но тут снова ладонь Брукмюллера, как тяжелый деревянный молот, ударила его по пальцам. На этот раз боль была мимолетной, и рука сразу онемела. Либерман с отстраненной покорностью наблюдал, как его пальцы начали соскальзывать с бортика кабинки.

Брукмюллер поднял руку для последнего удара.

Внезапно раздался громкий хлопок, и задрожали стекла.

Здоровяк удивленно обернулся. На его теле рядом с плечом появился темный кружок. Пятно быстро увеличивалось — из маленькой огнестрельной раны, пузырясь, выливалась кровь. Либерман с трудом забрался обратно в гондолу и навалился на Брукмюллера, который потерял равновесие и, падая назад, схватил Либермана за лацканы пальто.

Либерман видел, что Брукмюллер тащит его за собой. Плечи великана бились о деревянные стены кабины, которые дрожали от ударов его грузного тела. Брукмюллер оперся о стенку и схватил голову Либермана так, что она оказалась на одном уровне с его головой. Либерман попробовал вырваться, но понял, что не может пошевелиться. Брукмюллер держал его с нечеловеческой силой. Глядя вниз на расплывающееся пятно, Либерман сказал:

— Герр Брукмюллер, вы ранены.

Челюсти Брукмюллера начали двигаться, как будто он что-то жевал. Потом, прочистив горло, он плюнул прямо в лицо молодого доктора. Либерман вздрогнул, когда комок кровавой слизи попал ему в лицо и потек по щеке.

— Я знаю, что я ранен, — сказал Брукмюллер. — И не хочу, чтобы меня ранили снова.

Либерман понял, что Брукмюллер пользовался им как щитом.

— Вам не сбежать, герр Брукмюллер.

— Это тебе не сбежать, доктор Жид.

Глубокий бас Брукмюллера отдавался в грудь Либерману. Прежде чем молодой доктор успел ответить, Брукмюллер свободной рукой сжал его горло. Через мгновение Либерман уже не мог дышать. Инстинктивно он пытался оторвать от себя толстые пальцы Брукмюллера, но его правая рука все еще ничего не чувствовала, а пальцы Брукмюллера были скользкими от крови.

Либермана ужаснуло выражение глаз Брукмюллера. Злоба сменилась чем-то еще более мрачным — холодной сосредоточенностью. Брукмюллер походил на ученого, наблюдающего за тем, как подопытное животное испускает дух в сосуде с откачанным воздухом. Казалось, он не просто желает смерти Либерману — он хладнокровно обрекает его на забвение. Когда мир вокруг него уже начал погружаться в темноту, у Либермана в голове раздался тихий голос, который непросто было услышать среди всего этого шума и возни:

«Я не готов умереть».

Эта была самая близкая к молитве мысль из всех, что когда-либо приходили ему в голову. И хотя он не просил высшие силы вмешаться, это утверждение, этот возмущенный и душераздирающий протест все равно был призывом. Мольбой. И, совершенно неожиданно, она помогла.

Серьезный, сосредоточенный взгляд Брукмюллера затуманился. Его веки опустились, потом он с трудом, моргнул, и — о чудо! — Либерман почувствовал, что снова может дышать. Он жадно глотал воздух, втягивал его в свои легкие через сдавленное горло. Хватка Брукмюллера ослабла, а пальцы один за другим отрывались от шеи Либермана.

Пальто здоровяка пропиталось кровью. Он моргнул еще раз, но на этот раз его веки дольше оставались закрытыми. Потом он покачнулся и завалился набок.