Фрэнк Толлис - Смертельная игра

— Невероятно, — сказал Райнхард, — но…

— Да, это очень просто, — сказал Либерман. — Совершенно согласен.

Они оба одновременно подняли стаканы.

— Продолжай… — потребовал Райнхард, которому не терпелось услышать, что было дальше.

— Конечно, — сказал Либерман, — как только я понял, что скорее всего убийцей является Брукмюллер, все другие сведения о нем стали приобретать новый смысл. Например, его производство медицинских инструментов. Помнишь, как мисс Лидгейт рассматривала под микроскопом ключи от квартиры Шарлотты Лёвенштайн и заметила на них странные царапины? Она предположила, что, для того чтобы повернуть их в замке, использовали какой-то инструмент. — Либерман глотнул коньяка и покачал головой. — Если бы я был хирургом, Оскар, думаю, я сразу связал бы Брукмюллера с этим преступлением. И хотя мисс Лидгейт сделала вывод о применении какого-то специального инструмента, я просто не подумал о щипцах. Я продолжал думать о замках и слесарях… Но когда мисс Лидгейт сказала, что пуля могла быть сделана из мяса, и я вспомнил, что герр Брукмюллер был мясником, значение его сегодняшней профессии сразу стало очевидным. Вооружившись микроскопом, я отправился в хирургическое отделение нашей больницы, где обнаружил, что отметины на ключах фройляйн Лёвенштайн полностью совпадали с выступами на захватывающих частях щипцов, произведенных компанией «Брукмюллер и K°». Естественно, потом мы обнаружили такие же отметины на ключе от мастерской Уберхорста.

— Почему ты не осмотрел и этот ключ, перед тем как предлагать встречу с Брукмюллером?

— В этом не было необходимости, да и времени оставалось очень мало. Была опасность, что фон Булов сможет вырвать признание у Хёльдерлина, а это значительно осложнило бы дело. Когда я попробовал закрыть дверь своей квартиры с помощью щипцов Брукмюллера, оказалось, что это не так просто. Чтобы таким образом повернуть ключ, нужна огромная сила — сила, которая, очевидно, есть у Брукмюллера, учитывая его необыкновенно твердое рукопожатие (я имел удовольствие пожать ему руку в тот вечер, когда проводился сеанс) и глубину ран Уберхорста.

— Верно, — сказал Райнхард и вздрогнул, вспомнив картину той бойни. — Полагаю, ты также прошелся по антикварным магазинам?

— На Видлингер-штрассе есть только несколько магазинов, продающих египетские раритеты, которые сейчас, кажется, не очень популярны. Вскоре я выяснил, что египетская статуэтка с раздвоенным хвостом была продана в марте крупному мужчине с очень крепким рукопожатием.

— Таким образом, — сказал Райнхард, — в нашем распоряжении на тот момент была очень хорошая улика. Почему же тогда… почему, черт побери, ты настоял на встрече с Брукмюллером?

— Очень хорошая улика, говоришь? Неужели? Кто угодно мог купить щипцы компании «Брукмюллер и K°», и он не единственный крупный мужчина в Вене!

— Верно…

— Брукмюллер очень богат, у него хорошие связи и он как-никак приятель самого мэра. К сожалению, не могу поручиться, что наше правосудие при подобных обстоятельствах всегда выносит справедливый приговор. Мы собрали против него улики, достаточные, чтобы обвинить его, но недостаточные, чтобы вынести ему приговор.

— Хорошо, но почему колесо обозрения? Ты сказал Брюгелю, что должен остаться наедине с Брукмюллером, чтобы получить от него признание. Но в Вене много уединенных мест. Я подозреваю, что ты что-то скрываешь, Макс.

Либерман стряхнул пепел с кончика сигары.

— Мне нужно было обязательно встретиться с Брукмюллером на колесе обозрения, потому что оно особым образом влияет на сознание людей.

— В самом деле?

— Ты был там в последнее время?

— Нет, но в прошлом году я водил на него Митци.

— Тебе не показалось, что этот полет… нереален.

— Конечно, это необычно, когда тебя поднимают на такую высоту.

— Точно. При этом пассажир отстраняется от повседневности и парит там, где раньше только птицы могли летать. А теперь подумай, Оскар, когда еще человек может испытывать подобные ощущения?

— Ну, не знаю, может ли быть что-то подобное. Думаю, такого нет…

Либерман перебил его:

— Ты уверен?

— Да, абсолютно.

Либерман покрутил коньяк в стакане и вдохнул его аромат.

— А во сне?

Райнхард подкрутил усы и нахмурился.

— Не похоже ли это на полет во сне? — настаивал Либерман.

— Да, — ответил Райнхард. — Сейчас, когда ты это сказал, мне кажется, что в этих двух ощущениях и правда есть что-то общее.

— Вот видишь… Я считаю, Оскар, что поездка на колесе обозрения размывает границу между реальным и нереальным миром — сознательная и бессознательная части мозга приближаются друг к другу.

— И это значит?..

— Ты прочитал книгу, которую я тебе дал?

— О снах? Знаешь, я начал, но…

— Не важно, — сказал Либерман. — В мире снов наши комплексы выходят наружу. Во снах часто тем или иным образом выражаются запретные желания. Даже самые преданные мужья видят во сне тайные любовные свидания. — Райнхард поерзал на стуле. Он выглядел немного смущенным. — Когда Брукмюллер узнал, что я выяснил, как он совершил убийства, и понял его мотивы, у него возникло только одно желание: убить своего врага, врага, который (по крайней мере, для него) олицетворял все его подсознательные предрассудки. Все политические амбиции Брукмюллера рухнули, и в атмосфере колеса обозрения, похожей на сон, это его запретное желание легко нашло свое выражение. Он попытался убить меня — и таким образом сознался в совершении этих преступлений.

— Получается, ты не планировал получить от него словесное признание. Ты с самого начала собирался спровоцировать Брукмюллера!

Райнхард немного повысил голос.

— Теперь ты понимаешь, Оскар, почему я не мог быть с тобой абсолютно откровенен? Брюгель никогда не признал бы психологическое объяснение достаточным для проведения подобной операции…

— И я бы не признал, особенно если бы я знал все подробности твоих рассуждений! — Райнхард покачал головой. — Ты хоть понимаешь, что полицейский стрелок получил инструкции в самый последний момент? Об этом чуть не забыли.

Да, — сказал Либерман, — мне чрезвычайно повезло иметь в твоем лице такого заботливого друга, и я должен не только извиниться перед тобой, но и признать, что я перед тобой в большом долгу.

— Я не могу поверить, что ты не сказал мне!

— Это было совершенно необходимо.

— Провоцировать его, зная, что он, возможно, попытается убить тебя!

— У меня не было другого выхода. Я надеялся, что к тому времени, когда Брукмюллер поддастся на мои провокации, колесо уже совершит полный круг и наша гондола будет недалеко от земли. Я подумал, что тогда я буду в относительной безопасности…