Томаш Миркович - Паломничество в Святую Землю Египетскую

Пистис была девственницей. В ее стране девственности придавалось огромное значение; даже в богатых домах после брачной ночи обязательно вывешивали за окном простыню. Но в Америке царили совершенно другие нравы. Пистис знала, что у многих студенток есть парни, и они с ними регулярно спят. В конце концов она решила, что иметь девственную плеву – это примитивное суеверие и пережиток; современная женщина должна избавиться от него как можно скорее.

На следующий вечер, когда после вступительных ласк китаец вложил в отверстие член, она придвинула к двери стул и встала на нем на колени, обнаженная, задом к двери. Сперва трудновато было подобрать нужный угол, но в конце концов все у нее получилось. Помогая себе одной рукой, она ввела в себя гладкую сливу настолько глубоко, чтобы почувствовать напор на плеву. После чего, закусив зубы, одним сильным толчком наделась на член китайца. Это было больно, но радость, что вот наконец она стала настоящей женщиной, заглушила боль. Она начала двигаться вперед и назад, сперва медленно, лотом все быстрее. Ее отставленные ягодицы громко шлепались о дверь. Вдруг из-за двери до нее донесся крик; она принялась двигаться еще быстрее и вскоре кончила сама, тоже крича во весь голос.

Хотя в коридоре Пистис и китаец по-прежнему встречались без единого слова, самое большее – украдкой поглядывая друг на друга, по вечерам они превращались в демонов секса. Казалось бы, занятия любовью через дырку от сука весьма ограничивают человеческие возможности; но на что тогда изобретательность? Их сожительство, долго состоявшее в подглядывании друг за другом, вошло в новую фазу. Они занимались любовью чуть не каждую ночь, причем находчивость приходилось демонстрировать главным образом Пистис; китаец мог делать лишь одно – вставлять член в отверстие и ждать. Но эта ситуация девушку вполне устраивала.

Так бежали дни. Когда у Пистис прекратились месячные, она сначала не особо переживала, уверенная, что это вызвано стрессом из-за отъезда из дома и жизни в чужой стране, в новом окружении. Наконец все же пошла обследоваться. У врача не было ни тени сомнения: она беременна.

В этот вечер китаец долго не возвращался в гостиницу. Проходили часы, а его все не было. Пистис пробовала заглянуть через отверстие в его комнату, но ничего не видела – свет не горел. Наконец взяла лист бумаги и написала по-английски: «Я беременна. Что будем делать?» Свернула листок в трубку, вбросила через отверстие в комнату китайца и легла спать.

Утром, когда она встала, листок лежал с ее стороны двери. На обороте виднелся ряд китайских иероглифов. Заглянув через отверстие, Пистис увидела, что комната по ту сторону пуста. Не было не только китайца, но и его вещей. Она побежала в ближайшую китайскую лавку и с бьющимся сердцем попросила продавца перевести ей, что написано на листке. Смысл был таков: «Не понимаю по-английски. Должен уезжать. Прощай».

Пистис никогда больше не видела мужчины, от которого понесла. Не знала, правда ли он не говорил по-английски, или солгал и спешно выселился из гостиницы, чтобы избежать ответственности. В конце концов, он мог испугаться, что она захочет выйти за него замуж или потребовать алименты. Когда она спросила у портье, не оставил ли тот адреса оказалось, что он не только адреса не оставил, но исчез, не расплатившись за последние две недели. Портье ни разу с ним не разговаривал, но подозревал, что ее сосед знал по-английски по крайней мере пару основных слов. При этом конечно, латинским алфавитом он мог и не владеть.

Пистис не знала, где искать китайца; частный детектив которого она наняла, тоже беспомощно развел руками. Тогда она написала отцу, что забеременела, а возлюбленный ее бросил. Отец на письмо не ответил. Спустя некоторое время к ней пришел американский адвокат и заявил, что отец не хочет ее больше видеть. Будет регулярно присылать ей деньги на содержание – при условии, что Пистис никогда не вернется в Египет.

Она осталась в Америке и родила там мальчика, которому дала имя Абиб. Ее отец умер во время войны, оставив ей все состояние. С тех пор она жила в большом достатке, сына посылала учиться в лучшие школы. Много путешествовала, охотнее всего по Азии, но замуж так и не вышла.

Когда Абибу исполнилось восемнадцать лет, она рассказала ему историю его зачатия. По описанию юноша быстро установил инструмент, на котором играл его отец. Это была китайская гармоника, так называемый шен.

Роман матери Абиба с китайцем происходил в 1937 году, вскоре после вторжения Японии в Китай. Так что отец Абиба, возможно, был китайским музыкантом и приехал в Америку на гастроли перед самым вторжением, а потом уже не мог вернуться и остался в Нью-Йорке. Ну а поскольку традиционная китайская музыка здесь мало кого интересовала, безденежье заставило его устроиться в рыбную лавку.

Да, это было возможно. Но это не объясняло ни того, почему китаец не жил в Чайнатауне, ни того, почему исчез так внезапно, – если, конечно, Пистис была права и он в самом деле не знал английского. Может, перед ним неожиданно открылся шанс вернуться на родину? Или новый ангажемент? А может, он вообще был не музыкантом, а военным, на что мог указывать его экзотический танец – скорее всего комплекс тай-цзи? Абибу так и не удалось ничего больше узнать об отце, хотя одно время он учил китайский и начал изучать новейшую историю Китая. В конце концов, однако, перешел на египтологию.

Кингстоун закончил рассказ и умолк. Алисе несколько раз хотелось его прервать – она чувствовала, что краснеет, – но не знала как. Поэтому воспользовалась случаем и быстро вскочила с места.

– Извините, но я должна идти, – заявила она и отошла от столика, не ожидая реакции собеседника.

По дороге в отель Алиса размышляла над услышанным. «Неужели Кингстоун выдумал всю эту историю, чтобы завести меня? На что он рассчитывал? Что я накинусь на него прямо в кафе? Впрочем, разве Абиб не мог рассказать ему нечто подобное? Если даже и так, то наверняка без подробностей, ведь речь шла о его родителях. С другой стороны, у него и правда немножко раскосые глаза…»

Алиса вошла в холл и направилась к лифтам, но тут из-за стойки выбежал портье и подал ей письмо. Она узнала тетин почерк.

Когда девушка поднялась к себе и разорвала конверт, из него выпал снимок, сделанный в те времена, когда Алисина мама была молодой женщиной, еще подростком. Она сидела на скамейке рядом с каким-то парнем в очках. Нежно обнявшись, они улыбались в объектив. Алиса подумала, что парень – ее отец. Вскоре, однако, убедилась, что на снимке мать обнимает кто-то другой.

Дорогая Алиса!

Пишу тебе на следующий день после твоего звонка; меня очень обрадовало, что Виктор в Египте и что скоро вы с ним увидитесь. Очень интересно, что у него слышно, как он поживает, как выглядит. Передавай ему от меня самый сердечный привет и попроси, чтобы он написал мне. И сама тоже напиши о вашей встрече как можно скорее.