Ольга Крючкова - Роза Версаля

Госпожа Глызина положила камень в тот самый потайной кармашек, из которого несколькими минутами раньше доставала ключ. Затем, открыв саквояж, извлекла из него небольшой свёрток, который и поместила в металлический контейнер вместо бриллианта…

– Всё прошло удачно, сударыня? – вежливо поинтересовался управляющий у купчихи, когда та вышла из хранилища.

– О, да! Благодарю вас, вы были так любезны! Уверяю: у меня останутся самые приятные впечатления о вашем банке!

Василий Глызин очнулся и с трудом открыл глаза. Голова болела, словно по ней настучали молотком, кровь на губах и подбородке успела уже запечься. Ожоги нещадно саднили…

Купец издал протяжный стон, попытался подняться со стула, но, будучи по-прежнему к нему привязан, сделать этого не смог. Тогда он напрягся изо всех сил, стараясь разорвать верёвки телом, но, увы, и это ему не удалось.

– Господи! Да за что же мне это? Помоги, Господи! Замолю все грехи свои! Сиротам в приют и в госпиталь деньги пожертвую – только помоги! Не хочу помереть здесь, в глуши, среди тараканов и крыс!

Потревоженные крысы, лакомившиеся объедками с разбойничьего стола, перестали вскоре обращать на его крики внимание, продолжая заниматься своим делом.

Глызин ёрзал по стулу, пытаясь хоть как-то освободиться от пут.

– Чёрт! Сколько же времени, интересно, прошло? Наверняка злодеи побывали уже в банке… Ну, даст Бог, ничего у них не выйдет…

Купцу удалось, наконец, раскачать стул, и он свалился вместе с ним набок. Затем, с огромным трудом перекатившись на колени, пополз к двери.

– Матерь Божья, заступница! Забыл уже, когда молился Тебе в последний раз… Прости меня, раба грешного…

Василий ударил дверь головой, и – о, чудо! («Видать, Матерь Божья услыхала-таки мои мольбы!») – дверь со скрипом растворилась. Купца обдало свежим весенним воздухом.

Глызин выполз на крыльцо, после чего скатился вместе с привязанным стулом по ступенькам на землю.

– А-а-а! – закричал Василий от боли.

От его крика всполошились лишь птицы.

«Ну, ничего… Лишь бы на дорогу выползти… А там, глядишь, на телегу какую-нибудь наткнусь…» – подумал, отдышавшись, купец. Он с усилием поднял разбитую голову и огляделся: разбойничий «постоялый двор» со всех сторон был окружён лесом.

– Вона, кажись, протоптано… И следы колёс видны… Значит, туда… – заметил «следопыт» и пополз в выбранном направлении.

Ползти до дороги пришлось долго. Глызин выбился из сил: тащить на себе ещё и стул было неудобно и обременительно. Колени ныли от боли.

Вконец обессилев, купец рухнул ничком и застыл.

– Всё… Сдохну прямо здесь, под кустом… Простите меня все, кого обидел… Жаль, исповедаться перед смертью не доведётся… – прошептал он и провалился в темноту.

…Очнувшись, Василий Иванович увидел перед собой девочку, смотревшую на него широко раскрытыми испуганными глазами. Неожиданно она бросилась бежать.

– Держи, держи соплячку! – закричал Василий. – Держи, уйдёт!

– Да пущай себе бежит! На кой она тебе сдалась? Али с детьми воевать собрался? – раздался рядом рассудительный голос Ильи.

– И то верно – пущай бежит… Поглядим лучше, чаво тут в саквояже барском имеется, который я в карете нашёл… – Василий расстегнул замок. – Гляди-ка, сколь всего интересного! А вон, глянь, шкатулочка какая затейливая…

– Потом полюбуешься! Уходить надобно, а то, не ровён час, на разъезд нарвёмся.

Василий подхватил саквояж и бросил взгляд на мёртвую француженку:

– Жалко, что оприходовать мадаму не довелось… Ох, и поигрался бы я с нею! Люблю благородных – уж больно они в любви умелые…

– Да много ли у тебя их было-то? – усмехнулся Илья.

– А чё, мало? В Польше, например, с панной любился… Недолго, правда…

– Барин, барин, очнись! – тряс крестьянин Глызина за плечо. – Никак помер? – мужик перекрестился. – Видать, лихие люди напали… Ограбили, избили… Вона как его, бедного, – ажно к стулу привязали! Чаво ж с ним делали-то? Ох, барин, барин… Видать, с лихвой досталося тебе, бедолаге, упокой Хосподь твою душу!..

– А-а-а… – едва слышно простонал купец.

– Хосподи… Чай, живой покуда барин-то… – мужик снова перекрестился. – Ну-ка, давай, родимый, подмогну! – крестьянин ухватился за стул и попытался поставить его в нормальное положение. – Тяжёл ты, барин, однако. Ох, а кровищи-то скока! Били тебя, видать, нещадно…

Василий помотал головой, открыл глаза.

– Ты кто? – расцепил он запекшиеся губы.

– Дормидонт. Здешний я, помещика Астафьева мужик, – ответил крестьянин.

– Помоги мне, Дормидонт… Отплачу тебе опосля…

– Да как же не подмочь?! – бросился мужик развязывать Глызина. – Всё, барин, подымайся полегонечку…

Дормидонт взвалил купца на плечо, дотащил, кряхтя, до своей телеги и аккуратно уложил:

– Не боись, барин, быстренько домчу. До околоточного тута недалече…

– Не надо к околоточному… Свези меня поскорее в усадьбу баронессы фон Штейн…

Мужик почесал за ухом:

– Такось нету здеся, барин, такой усадьбы. Я, почитай, с малолетства тута живу, всех бар наперечёт знаю…

«Неужто меня разбойники так далеко завезли?» – удивился Глызин. Вслух же произнёс:

– В Измайлове она живёт… Усадьба на холме расположена, у реки Серебрянки.

– А-а-а… – протянул мужик. – Такось в той усадьбе, почитай, ужо три года баре не живут. Чаво ж ты там делать-то будешь, барин?

– Теперь там живёт баронесса… Знакомая моя…

– А-а-а… Такось это, барин, три версты в сторону, – предупредил Дормидонт. – Ты, болезный, прикройся на всякий случай рогожей, а то, не ровён час, простудисси. Ветер ужо нонче больно сильный…

Дормидонт забрался в телегу и осадил старую лошадёнку кнутом:

– Пшла, родимая!

Телега, противно скрипнув, тронулась с места и покатилась по весенней распутице к усадьбе баронессы фон Штейн.

Василий прикрылся рогожкой, его бил озноб.

«Всё это дело рук подлой Анастасии, – сверлила голову навязчивая мысль. – Это она, змеюка подколодная, решила от меня таким способом избавиться. И ведь как ловко они с Ильёй всё продумали! Братец-то мой всеми тонкостями бухгалтерии владеет, сведущ и в цифрах, и в доверенностях. Опять же подпись мою легко подделать может… Главное, мне сейчас их, голубков, не спугнуть! Думают теперь, небось, что ихний разбойник мне дубинкой голову проломил? А вот не тут-то было, господа душегубы! Живой я! Назло вам! Ох, дайте сроку, нарушу я вашу идиллию!.. На каторгу оба пойдёте! А я на своей красавице Матильдушке женюсь…»

Василий с трудом приподнял голову и огляделся – места вокруг были уже знакомые.

– Слава Богу! Недолго ещё осталось трястись, – вздохнул он с облегчением.