Николай Свечин - Завещание Аввакума

— Затем, чтобы создать наилучшие условия для Буффало. Это все, чем мы можем ему помочь. Идти вам на остров я запрещаю.

И тут вдруг неожиданно в спор вмешался Каргер:

— А я разрешаю.

— Но, Николай Густавович…

— Никаких «но», господин коллежский советник! Не забывайтесь! У меня имеется ваш официальный рапорт об убийстве купца Косарева, замаскированном под самоубийство. В этом рапорте вы указываете на Игната… как его?

— Поберуйко, ваше превосходительство.

— …Поберуйко как на главного подозреваемого в этом преступлении. Вот я и командирую вашего помощника Лыкова для арестования указанного лица. Для этого и казаки, кстати. А если господин Буффало… то есть Ратманов, случайно в это же время оказался на острове, так нас это не касается.

Рогожец удовлетворенно улыбнулся:

— Точно, ваше превосходительство! Я там рыбу ловил, а они на меня почему-то напали.

— А подозреваемый Поберуйко оказал сопротивление при аресте, — поддакнул Алексей. — Значит, и впрямь вину за собой знал, раз бежать пытался.

— Я понимаю, Павел Афанасьевич, — уже спокойно сказал Каргер, — вы боитесь за вашего помощника. Однако у нас такая служба. Свистунов не может быть задержан, но он не должен и уйти, чтобы и далее безнаказанно убивать людей. Пусть поэтому Алексей доведет дело до конца теми средствами, которыми сможет.

На этом совещание закончилось, но между Лыковым и его начальником впервые пробежала черная кошка. Поэтому, когда Буффало отпросился на полчаса и они остались вдвоем, Павел Афанасьевич тотчас же стал объясняться:

— Пойми, Алексей Николаевич! Я тебя столько времени ждал, чтобы было на кого дело оставить. Я хочу успеть вырастить из тебя своего преемника. Почки у меня ни к черту. Сколько я еще прослужу? Лет пять, и то если повезет. Врачи говорят, надо переезжать в Мариенбад, вода там для меня самая подходящая, тогда, может, и десять лет протяну. Если продать Чиргуши, да жить там экономно, на десять лет этих денег должно хватить. Правда, я там с этой немчурой раньше сдохну, от скуки.

Ты еще молод и ничего не умеешь. Тебе сейчас нравится из револьвера стрелять, кулачищами махать, а наше сыщицкое дело совсем не в этом состоит. Это должны городовые делать. Мы, сыщики, должны думать и знать. Предвидеть. Опережать. Я смогу натаскать тебя за те несколько лет, что у меня еще остались. Агентуру свою личную сдам, связи в губернском правлении и по министерству. Картотеку всю выложу, причем не только ту, что в несгораемом шкафу, но и ту, что в голове, что нельзя бумаге доверить. Например, у нас один из богатейших в городе купцов фальшивые деньги выделывает, я за ним третий год слежу, поймать не могу. Но поймаю. А ты все мои расчеты обрушить хочешь! Под пули с этим рогожцем идти собрался. Там этих головорезов не меньше десятка; источник сообщает, что одного хлеба ежедневно одиннадцать караваев завозится. Буффало туда пойдет — у него ремесло такое, он больше губернатора зарабатывает. А ты за что голову подставляешь?

— По двум причинам, — отвечал несколько успокоенный Лыков (про больные почки и Мариенбад он ничего не знал, а предложение стать учеником и преемником Благово очень было ему по душе). — Во-первых, нельзя туда Федора одного отпускать, не по-людски это. Убьют бычину, я себе этого никогда не прощу, что мог помочь, да не помог. И вам такой помощник не нужен, который со спокойной кровью товарища под пули посылает, а сам из безопасного места наблюдает. Ну, а во-вторых, у меня к этим ребятам собственный счет имеется, за то, что к вам без спроса в гости пришли и веревкой махали. За это они оба мне лично и ответят.

Последняя фраза была сказана таким тоном, что Благово поежился. Лыков хоть и молодой еще человек, но злить его — смертельно опасное занятие…

На этом они и помирились, пора было готовиться к операции.

Окрестности Нижнего Новгорода.

Выехали утром еще до жары в закрытом экипаже: Благово, Лыков, Буффало и на козлах — квартальный Ничепоруков, одетый легковым извозчиком. По старой Московской столбовой дороге добрались до пропахшего кожами Богородска (150 кожевенных заводов в одном городе!), засели секретно в квартире тамошнего исправника и просидели так пять часов. Исправнику сказали, что едут на обыск в деревню Тумботино, что на левом берегу Оки.

Под вечер их экипаж столь же тайно выехал из города. До Ворсмы оставалось двадцать верст. Проехав пятнадцать из них, свернули в лес, забрались далеко в чащу подальше от людей и там заночевали. Благово разрешил разжечь костер в яме от вываленной сосны лишь потому, что иначе комары заели бы их насмерть. Поужинали всухомятку ветчиной с хлебом и, не раздеваясь, улеглись спать на сосновых ветках. Но сон не шел, и Алексей, поворочавшись с полчаса с боку на бок, не выдержал, сел и спросил угадывавшегося в темноте Буффало:

— Федор, а какая она, Америка?

— Странная, — после короткой паузы ответил тот. — Все там у них только строится, все бурлит. Американцев-то, как нации, считай, еще и нет. Есть ирландцы, итальянцы, немцы, евреи, даже китайцы, а американцами они когда еще станут… Но стараются! Русского вот я только одного встретил — донского казака Ивана Турчанинова. Он там у них знаменитый генерал, под именем Джон Турчин. Обрадовался мне…

— А чего тебя вообще в эту Америку занесло?

Буффало недовольно посмотрел на Лыкова, подумал секунду, словно решал, сказать или нет, и неохотно ответил:

— Из России я тогда убегал.

— Что ж так далеко драпанул? Европы тебе не хватило?

— Да я такого человека завалил, что хоть на Японские острова скрывайся. Был такой «король» Хитрова рынка по кличке Стратилат. Ты о нем не слышал, потому как пешком под стол тогда еще ходил.

— Действительно, был такой Иван Голубев по кличке Стратилат, — подтвердил молчавший до сих пор Благово. — Легендарный был мерзавец. Сейчас таких, пожалуй, что и нет. «Король» Хитровки на самом деле правит всем преступным элементом Центральной России; не подчиняются ему лишь Урал с Сибирью и нерусские окраины — кавказцы, поляки, Одесса. Ну и, разумеется, Петербург, там всегда свой «король». Стратилату кланялось пол-империи. Потом он неожиданно погиб при загадочных обстоятельствах. Нешто это вы его, Федор Иванович? Как только решились такого монстра тронуть?

— Пуля-дура любого монстра берет. А решился я, конечно, по глупости и горячности, потому что по уму с такими людьми не связываются.

Я тогда молодой был и самоуверенный, здоровая такая дубина, почти как Лыков. Драться любил, нехорошими вещами баловался: кошельки по ночам отбирал, башлыки да шапки с прохожих снимал. Начинающий, так сказать, бандит. Однажды схватились мы с охраной одного купца, я удачно положил там троих кулаками, и меня заметили. Позвали в конвой самого Стратилата! Три месяца я гордый ходил, всех на улице плечом раздвигал. Фигура! Если бы тогда в Суханово не поехали, я бы, может, уголовную карьеру сделал, стал бы уже чьим-нибудь «к н язем».