Майкл Грегорио - Критика криминального разума

Он, наверное, снова возился с утками. Я проиграл сражение с ним и давно устал от жалоб. Гудьен Кнутцен принадлежал к немногочисленной горстке людей в поселке, которые были способны нацарапать на бумаге собственное имя. Лишь по этой причине ему удалось избежать судьбы своего отца и всех предков по мужской линии в их семействе. Однако ныне королевский кошелек опустел. Наш король избрал политику вооруженного нейтралитета, в то время как все остальные великие европейские державы пытались помериться силами с французами. В результате ради необходимости оплачивать военные расходы траты на гражданские нужды были урезаны самым беспощадным образом. Солдатам требовалось новое обмундирование, генералам — хорошее жалованье, лошадям — уход и кормежка. В общем, все должны были быть готовы к войне, в неизбежности которой уже никто не сомневался. В Бессарабии закупили тяжелые пушки, что навлекло на Пруссию новые тяготы и даже нищету. Экономия последнего времени особенно болезненно ударила по нижним судейским чинам, в том числе и по вашему покорному слуге. Но Кнутцена она отбросила прямиком в самое мрачное Средневековье. Его жалованье урезали вдвое. В результате Кнутцен стал стремиться работать как можно меньше и все то время, которое ему удавалось урвать у своих основных обязанностей, проводил с утками. Он снова сделался обыкновенным крестьянином. Подобно остальным жителям Европы, Кнутцен таким образом расплачивался за Французскую революцию и за тот ужас, который Наполеон вселил в обитателей нашего континента.

Елена пообещала подарить ему какую-нибудь из моих старых рубашек, как только в очередной раз в городе появятся торговцы вразнос. Я выглянул в окно, подумав, что в такую погоду торговые повозки еще не скоро загромыхают по нашей мостовой. Снова пошел снег. С неба падали хлопья величиной с лавровые листья. Вчера он тоже шел целый день, и сегодня с утра собирались тяжелые тучи. «Что может заставить человека высунуть нос на улицу без особой нужды в такой день?» — подумал я. Признаться, подобные мысли подхлестнули мое любопытство. Ну что ж, решил я, когда посетитель закончит рассказ о своих проблемах, я тотчас же закрою кабинет и отправлюсь домой.

— Пусть войдет, — сказал я.

Кнутцен вытер нос рукавом. Всякий раз, когда он снимал свою единственную куртку, что случалось крайне редко, создавалось впечатление, что она могла стоять сама собой.

— Ага, — произнес он и медленно удалился из комнаты.

Дверь Кнутцен оставил открытой, и я прекрасно слышал его бормотание, доносившееся из передней.

Несколько мгновений спустя плотно сбитый мужчина в дорожном платье темного цвета и высоких сапогах тяжело и решительно ввалился в мой кабинет, оставляя за собой след из капель и грязи от талого снега. Смертельная бледность лица посетителя и нездоровая дрожь в теле вызвали у меня подозрения, что он ошибся зданием. Он, несомненно, больше нуждался во внимании лекаря, нежели в услугах мирового судьи.

— Чем могу быть вам полезен, сударь? — спросил я, жестом указав гостю на стул, сам же снова уселся за стол.

Незнакомец еще плотнее запахнул на себе широкий плащ, продолжая дрожать, и громко откашлялся.

— Вы мировой судья Стиффениис? — прохрипел посетитель.

— Именно он и есть, — ответил я, кивнув. — Но откуда вы прибыли к нам, сударь? Вы же не из Лотингена.

Большие серые глаза моего гостя дерзко сверкнули.

— А разве вы меня не ждали? — спросил он с явным удивлением в голосе.

Я покачал головой.

— Видя столь внезапную перемену погоды к худшему, — ответил я, выглянув в широкое окно эркера на снег, падавший теперь почти сплошной пеленой, — я вообще никого не ждал сегодня утром. Тем не менее чем я могу быть вам полезен, сударь?

Гость помолчал.

— Разве дилижанс из Кенигсберга еще не прибыл? — спросил он вдруг.

— Не имею ни малейшего представления, — ответил я, не понимая, к чему он все-таки клонит.

— И вы не получили никакого известия от поверенного Рункена?

— Я вообще никакой почты не получал сегодня утром. Мне не знаком и герр поверенный Рункен. Я только слышал о нем.

— Никакой почты? — пробормотал незнакомец, с силой ударив ладонью правой руки по колену. — Да, значит, появилось дополнительное затруднение!

— Вот как? — переспросил я уже с явным беспокойством.

Он ничего не ответил, а только открыл кожаную сумку, которая висела у него на плече, и начал в ней рыться. Все надежды, что гость извлечет оттуда нечто такое, что прояснит причину его визита ко мне в столь неподходящую погоду, мгновенно испарились, как только он вытащил из сумки большой белый носовой платок и шумно высморкался в него.

— Должен ли я понимать вас таким образом, что вы и являетесь поверенным Рункеном? — попытался я осторожно прощупать почву.

— О нет, сударь! — просипел незнакомец из-за белого квадрата платка. — При всем моем к нему уважении, он последний человек, которым я хотел бы оказаться в данный момент. Зовут меня Амадей Кох, я сержант полиции в Кенигсберге. Я исполняю обязанности административного служащего в ведомстве поверенного Рункена. — И он прижал платок ко рту, чтобы подавить приступ кашля. — При отсутствии почты лучшее, что я могу сейчас для вас сделать, сударь, — это сообщить вам о причинах своего визита.

— Прошу вас, герр сержант Кох, — откликнулся я в надежде наконец хоть что-то прояснить в нашей беседе, делавшейся все более неопределенной.

На бледных губах моего собеседника появилась слабая улыбка.

— Я не стану более посягать на ваше драгоценное время, сударь. В свое оправдание могу лишь привести нынешнее плачевное состояние моего здоровья и добавлю только, что путешествие из Кенигсберга отнюдь не укрепило мои мыслительные способности, а совсем наоборот. Короче говоря, я прибыл с указанием забрать вас с собой.

Я с ужасом уставился на него:

— В Кенигсберг?

— Я уповаю лишь на то, что снегопад нам не помешает…

— Указанием, герр Кох? Вы не могли бы выразиться яснее и сообщить, что же все-таки привело вас сюда?

Сержант Кох вновь начал рыться в сумке и наконец извлек оттуда большой белый конверт.

— Официальное сообщение о вашем назначении было отослано со вчерашней почтой. По непонятным причинам почта не прибыла. Тем не менее мне поручено препроводить вас в Кенигсберг. Это вам, сударь.

Я вырвал пакет из протянутой руки, прочел на нем свое имя, после чего перевернул его. На клапане стояла большая красная гогенцоллерновская печать, и я не без колебаний сломал ее, вскрыл конверт и прочел его содержимое.

«Достопочтенный поверенный Стиффениис, на ваши таланты обратил Наше внимание достойнейший и выдающийся человек, который полагает, что только вы один способны разрешить загадку, из-за которой Наш любимый Кенигсберг пребывает в тисках ужаса. Мы глубоко почитаем и верим тому весьма почтенному господину, который и назвал Нам ваше имя, и теперь то же почтение и веру Мы готовы проявить и к вам. Нисколько не сомневаемся, что вы примете Наше королевское поручение и будете действовать со всей необходимой поспешностью. Судьба города в ваших руках, сударь».

Читать дальше