Кэрол Макклири - Иллюзия убийства

— Озеро Манзала, — говорит фон Райх. — Восточная дельта Нила. Танис, где мы встречаемся с шейхом, на другой стороне, на притоке Нила.

— Оно большое, как море, — замечаю я.

— Верно. Суэцкий канал проходит через его восточный край.

Караван верблюдов движется через пески. Длинные вытянутые шеи животных раскачиваются в такт их неторопливой походке. Я немного приободряюсь, почувствовав себя вдалеке от разъяренных толп и лиц в моем иллюминаторе.

Фон Райх покупает финики у погонщика верблюдов, которые нагружены ими. Я в первый раз пробую эти овальной формы фрукты, сладкие и липкие.

Тень проносится над дюнами. Это сокол пролетает над нами, и его синевато-серые перья блестят на солнце. Он делает крен влево и пикирует. В тот самый момент, когда кажется, что птица сейчас ударится о землю, она выпускает когти и что-то хватает с земли. Потом сокол взмывает в небо, и мы видим, что в когтях у него бьется грызун. Мне не верится, что хищник смог заметить такое маленькое животное в огромном океане песка. И еще мне жаль это крошечное существо.

Я замечаю, что два бедуина, составляющие эскорт позади нас, тоже видели сокола, и заулыбались, когда он поймал добычу.

— Мои братья и я против… То есть мои братья, двоюродные братья и я против такого уклада жизни, — говорит фон Райх.

Я не вполне понимаю его реплику:

— Простите?

— У бедуинов представление о жизни ограничено только их семьей — я это хотел сказать. У них нет ничего, кроме одежды, скота и женщин. И этим людям ничего другого не нужно. Таково их кредо, как они любят утверждать.

— А что есть у женщин?

— Безрадостная жизнь, полная забот.

Леди Уортон, сдвинув брови, смотрит на наш эскорт:

— В списке того, что им принадлежит, определенно нет воды для мытья. От них пахнет хуже, чем от верблюдов.

Мы садимся на маленький паровой катер. Пыхтя и дымя трубой, он отправляется в плавание по озеру. Мне больше по душе был бы парусник, но фон Райх говорит, что паровик быстрее, а нас поджимает время.

В практичной дорожной кепке, надежно сидящей на моей голове, я стараюсь не смеяться над леди Уортон, которая то и дело хватается за свою изящную шляпку с канареечными перьями, пытающуюся слететь при каждом порыве ветра. Я завидую мужчинам в легких тропических шлемах, прочно удерживаемых ремешком под подбородком. Изготовленные из похожего на пробку материала, они защищают от солнца и имеют дырочки для вентиляции. В этих шлемах и белых полотняных костюмах двое наших мужчин очень похожи на колонизаторов при исполнении своих обязанностей хозяев жизни. Леди Уортон также в белом платье, не слишком подходящем к случаю, как и костюмы мужчин, потому что от мокрых деревянных сидений остаются коричневые пятна на мягком месте.

Наш катер обгоняет длинное узкое судно, груженное тюками с хлопком. Ветер доносит до нас задающую ритм песню, которую поют гребцы, налегающие на длинные весла.

Вместо тюков на борту легко себе представить царственных пассажиров — Клеопатру с придворными — и надсмотрщика, щелкающего плетью над головами рабов.

— Чему вы улыбаетесь? — спрашивает фон Райх.

Я только пожимаю плечами, потому что не могу подобрать нужные слова. Господин из города Моцарта и Штрауса, венского вальса и блистательных дворцов габсбургских императоров едва ли поймет, какой удивительной кажется эта земля молодой женщине, которая когда-то думала, что будет вечно жить на нищенскую зарплату и работать в поте лица на заводе в небольшом американском городке.

Руины Таниса появляются в поле зрения, когда наш катер после полудня подплывает к пристани. Меня гораздо больше интересует древний город, чем прием у шейха. Было бы очень обидно проделать путь длиной почти в шесть тысяч миль и не взглянуть на остатки золотой цивилизации Египта.

Слуга ждет нас, чтобы проводить в шатер шейха.

— Здесь недалеко, мы дойдем пешком.

— Танис построили за тысячу лет до рождения Христа, — сообщает фон Райх, играя свою обычную роль педантичного экскурсовода, — примерно в то время, когда Бог наслал десять казней египетских и раздвинул воды моря для Моисея. Великим цивилизациям Греции и Китая только предстояло возникнуть, когда были построены памятники, которые вы сейчас увидите, памятники, существовавшие и поражавшие людей в течение трех тысяч лет. — Он, должно быть, заметил, как вспыхнули мои глаза, потому что наклоняется ближе ко мне и говорит низким доверительным тоном, чтобы не слышал никто другой, кроме меня: — Вы знаете, что мне больше всего в вас нравится, Нелли? То, что всякие пустяки вызывают у вас столько эмоций и озаряют лицо улыбкой.

Пустяки?

— Вы упустили свое жизненное призвание, фон Райх, — заявляет лорд Уортон. — Вы могли бы быть отличным гидом. Расскажите нам о Танисе.

— Несколько тысяч лет назад Танис был столицей Египта. Он являлся важным портом, но потом люди покинули его, когда начали подниматься воды озера. Самые важные комплексы в городе — храм Амона, царя богов, который обычно изображается в облике мужчины с головой овна, и храм Гора, бога неба и войны. Время и расхитители гробниц не пощадили город, и большую его часть поглотила пустыня, но, да будет вам известно, души богов и царей все еще бродят среди развалин славного прошлого.

Мы словно в каменном саду великана. Вокруг нас гранитные статуи и памятники, некоторые из них — настоящие колоссы, многие лежат распростертыми на земле.

Я уже мысленно пишу репортаж, который по телеграфу отправлю в Нью-Йорк.

— Один английский египтолог, несколько лет проводивший здесь археологические раскопки, нашел замечательные артефакты, — продолжает фон Райх. — Вероятно, многие еще остаются погребенными в песках. Раскопки требуют времени и больших расходов, поэтому они ведутся лишь периодически. [14] В 1935 г. французский археолог вскрыл гробницу в Танисе и обнаружил сокровища в количестве, сравнимом с сокровищами фараона Тутмоса. Между прочим, Танис — город, где в первом фильме об Индиане Джонсе был найден Ковчег Завета. — Редакция.

— Он, наверное, страшно расстроен, — говорю я.

— Кто расстроен? — спрашивает леди Уортон.

— Он. — Я показываю на лежащую статую — как оказалось, фараона. В вертикальном положении ее высота в несколько раз превосходила бы мой рост. — В течение веков фараон вынужден был лежать здесь и смотреть, как грабители растаскивают сокровища города.

Леди Уортон бросает на меня взгляд, одновременно выражающий сомнения относительно моего здоровья и презрение к моему мыслительному процессу. Я полагаю, что в ее мире чаепитий и официальных балов каменные цари не имеют чувств. Но, стоя здесь, оробевшая в присутствии фараона, и глядя на его искусно высеченные черты лица — большие глаза, рельефный, почти римский, нос, полные губы, — я чувствую его могущество и величественность и не могу не верить, что он смотрит на нас.