Кэрол Макклири - Иллюзия убийства

Я уже сожалею, что приняла приглашение фон Райха, но стараюсь улыбаться со стиснутыми зубами, сидя в экипаже, приличествующем царю, по дороге на празднество, устроенное бедуинским шейхом рядом с руинами великого города древних времен.

Фон Райх доволен нашей поездкой.

— Шейх послал за нами собственный экипаж. Ему мог бы позавидовать фараон.

На стойках золоченой кареты резные змеи с высунутыми черными жалами — словно рептилии бросают вызов самим богам. Среди змей снуют рыбы ярко-зеленого, желтого и бирюзового цветов. Наверху каждой стойки белые голуби мира с зеленой веткой в клюве.

От солнца нас защищает навес из шелка цвета морской воды. На сиденьях высокие аквамариновые, лазурные и фиолетовые подушки.

Два сурового вида бедуина, вооруженных винтовками и саблями, сопровождают нас в качестве эскорта. Вот тебе и белые голуби мира.

Из разговоров моих спутников, когда мы рано утром ждали экипаж на дороге у берега, мне стало ясно, что они делают вид, будто накануне на рынке ничего особенного не произошло. О трагических событиях или о возможности нападения на нас разъяренной толпы — ни слова. Они болтают о недостатках обслуживания и не очень хорошей кухне на пароходе, нищете в Египте и необычном ландшафте — о чем угодно, только не о том, что на рынке у нас на глазах была пролита кровь людей.

Это притворство держит меня в напряжении, заставляет задуматься над разными вопросами, вызывает беспокойство и чувство недоверия, особенно к лорду Уортону. Я не сомневаюсь, что он зачинщик этой игры. Он бросает на меня многозначительные взгляды, дающие понять другим, что я истеричная дамочка, которая находится под таким сильным впечатлением от вчерашних кровавых сцен, что возникновение данной темы в разговоре может вызвать дисбаланс в моей хрупкой женской психике.

Я общалась с бесчестными политиками, матерыми убийцами, уличными хулиганами и суровыми редакторами, которые сделали бы фарш из этого напыщенного лорда. Я выдавала себя за ненормальную в доме для умалишенных, слонялась по улицам под видом проститутки, чтобы узнать, как с женщинами легкого поведения обращаются их клиенты. Я работала прислугой, когда собирала материал для разоблачительного репортажа об оскорбительном отношении к слугам в богатых домах, даже плясала в кордебалете и училась стрельбе у Энни Оукли. [13] Настоящее имя Фиби Энн Мозес (1860–1926) — американская цирковая артистка-снайпер. И при всем при этом никогда не страдала моя «женская психика».

Меня подмывает спросить надменного джентльмена, в чем он преуспел в жизни помимо того, что учил марокканцев, как выращивать пшеницу, с чем, я уверена, гораздо лучше справились бы его служащие. Или напомнить ему, как он вчера застыл в страхе и растерянности, видя приближающегося человека с ножом.

Наш экипаж трясся по колдобинам Порт-Саида, когда вдруг лорд Уортон, к моему удивлению, все-таки задает мне вопрос, касающийся вчерашнего происшествия:

— А что вам дал тот человек на рынке?

— Простите?

— Кто-то сказал полиции: он что-то передал вам.

— Что он мог такого мне передать?

— В этом как раз и вопрос: что он вам дал?

— Если кто-то видел, как мне что-то передали, пусть непосредственно он и спрашивает меня об этом. Я не намерена отвечать на анонимные вопросы.

Леди Уортон похлопывает мужа по руке, видя, как залились краской его щеки оттого, что он, несомненно, посчитал дерзостью с моей стороны.

— Давай поговорим о более приятных вещах, дорогой.

Я не стала категорически отрицать сам факт передачи некоего предмета, потому что кто-то действительно мог видеть, как мне засунули скарабея в карман. Меня так и подмывало вынуть ключ из каблука и обо всем этом поговорить, но довериться лорду Уортону, выставлявшему меня на посмешище, в таком важном деле я не могла.

Ведь я взяла на себя обязанность узнать правду о смерти мистера Кливленда и донести до его любимой последнее слово, сказанное им.

Однако какие бы чувства я ни испытывала к лорду Уортону, я здесь гостья, и с моей стороны было бы нетактично проявлять к нему подчеркнутую неприязнь, тем более что у Уортонов деловые отношения с фон Райхом, а последний изо всех сил старается мне угодить.

Австриец между тем показывает на двухсотфутовый маяк из кирпича на выходе канала в Средиземное море:

— Статую Свободы, этот колосс, сооруженный французами в Нью-Йорке три года назад, первоначально планировалось установить здесь в ознаменование открытия судоходства по Суэцкому каналу. По замыслу статуя должна была представлять собой фигуру феллаха, египетского крестьянина, с лучами света, исходящего из головной повязки и факела в его руке.

— Как же она оказалась в Нью-Йорке?

— Деньги. У хедива Египта их не нашлось в достаточном количестве, и крестьянин Свет Азии превратился в статую Свободы, несущей свет миру, в нью-йоркской гавани.

Я принимаю к сведению эту историю и включу ее в свой репортаж, который отправлю редактору. Все знают, что статуя Свободы была подарена французским народом, и что Гюстав Эйфель спроектировал ее каркас точно так, как конструкцию башни в Париже, подвергшейся резкой критике, но то, что концепция проекта берет начало в Египте, будет представлять интерес.

Когда мы выезжаем из города, леди Уортон переводит разговор на меня. Она, кажется, с некоторым недоумением или насмешкой относится как к моей работе, так и к моему нынешнему предприятию.

— Дорогая моя, — начинает леди Уортон, — скажите мне, а я объясню дамам, с которыми играю в бридж, с какой стати молодая женщина выбирает мужскую профессию и отправляется в путешествие вокруг света, чтобы побить мужской рекорд?

Я вежливо улыбаюсь:

— Это испытание, и я считаю, что ни в чем не уступаю любому мужчине.

Лицо лорда Уортона опять искажается гримасой недовольства, словно одно мое присутствие выворачивает его наизнанку.

— Надо надеяться, что женщины будут знать свое место и не станут подражать мужчинам.

— Успокойся, дорогой. — Леди Уортон снова похлопывает его по руке. — Не нужно придираться к нашей гостье. Она еще молода, но когда-нибудь поймет, что на самом деле имеет значение в жизни.

Я натягиваю налицо вежливую улыбку и подавляю в себе желание съязвить. Этим высокопарным снобам слишком много дано от рождения, и оттого именно они как раз мало что понимают в реальной жизни. Я в отличие от ее светлости сама зарабатываю себе на хлеб, и потому мне никогда не приходило в голову, что это по Божьей воле я должна трудиться наравне с мужчинами за меньшую плату и без каких-либо карьерных перспектив.

При подъеме на возвышенное место в тусклом утреннем свете перед нами расстилается пурпурно-серый ковер пустыни. Колеса экипажа легко катятся по каменистой грунтовой дороге. Далеко впереди, подобно миражу в пустыне, раскинулась безбрежная гладь воды.