Николь Апсон - Эксперт по убийствам

Размышляя о том, как может человек, изо дня вдень и из года в год делая одно и то же, все еще радоваться и удивляться своей работе, Пенроуз в ответ улыбался и кивал.

А на улице действительно огромная толпа поклонников театра ждала своих любимцев. Первым появился Терри и тут же увел за собой целую компанию девиц преимущественно школьного возраста. Потом вышел Флеминг, и Пенроуза позабавило, что его красивая внешность — с чертами несколько более резкими, чем у Терри, — привлекала внимание почти исключительно домохозяек. Инспектор подумал, что надо обязательно сделать комплимент Обри — актерский состав он подобрал на любой вкус, и это, наверное, очень способствует кассовому успеху.

— А сколько раз меня готовы были озолотить, чтобы я только передал записочку, — продолжал швейцар, совершенно не замечая, что Пенроуз слушает его вполуха. — Возьмем, к примеру, мисс Лидию: она всегда пользовалась успехом. Несколько лет назад она тут тоже играла, так один господин приходил сюда каждый вечер, и каждый вечер читал ей стихи. Ужасные были, на мой вкус, стихи, а мисс Лидия слушала и только улыбалась. Что и говорить — настоящая леди.

Тут Пенроуз увидел своего сержанта — тот пробирался сквозь другую толпу, собравшуюся возле театра «Уиндхем»; соседство двух храмов культуры, естественно, удваивало гул и суматоху на Сент-Мартинс-корт.

— Я бы, сэр, лучше сходил в кино. — Фоллоуфилд протиснулся между двумя мужчинами в глубь здания, где было немного тише. — Никаких таких глупостей: посмотрел — и домой пить чай. — Он вежливо поздоровался со швейцаром и тут же увлек Пенроуза в сторону. — Уайт в свою берлогу так и не явился. Мейбрик передал, что Симмонс вернулся домой полчаса назад один, и дома никого больше нет. А вам, сэр, удалось что-нибудь разузнать?

— Пока нет, но, надеюсь, скоро удастся. — Пенроуз рассказал ему о последних новостях и поделился надеждами на предстоящий разговор с Обри. — О чем бы он ни собирался рассказать, мы знаем одно: Обри взял Уайта под свое крыло, и потому через продюсера мы можем выйти на этого парня.

Возле служебного входа снова раздался гомон — появилась исполнительница главной роли. Лидия раздала всем, кто просил, автографы, грациозно приняла букеты и забрала у швейцара пачку оставленных для нее писем и открыток, а Джозефина в это время представила Марту Арчи и Фоллоуфилду.

— Вы, случайно, не знаете, Бернард уже спускается к выходу? — поинтересовался Пенроуз. — Я слышал, что вы собираетесь вместе с продюсером выпить по рюмочке, но мне нужно еще до этого с ним поговорить.

— Я пойду потороплю его, — сказала подошедшая Лидия. — От письменного стола его можно оттащить только клещами. Он просто помешан на своей работе.

Марта и Джозефина обменялись взглядами, в которых безмолвно отразилось «уж кто бы говорил», и тут из переулка вышли сестры Мотли.

— Простите, что заставили себя ждать, но нас в фойе остановила милейшая молодая пара. Они купили билеты в последнюю минуту прямо на улице, — объяснила Леттис, разворачивая фантик последней ириски и с извиняющейся улыбкой отдавая пустую коробку швейцару. — Я в жизни не видела такой счастливой пары. — Она повернулась к Джозефине: — Они просили меня сказать тебе…

Но не успела она договорить, как Арчи бесцеремонно прервал ее:

— Что ты сказала?

Леттис посмотрела на него с удивлением:

— Я тоже очень рада тебя видеть, Арчи. Я говорю, что эта пара была просто на седьмом небе от того, что им наконец удалось попасть на эту пьесу. Они только что обручились и…

— Нет-нет, я не об этом. Что ты сказана насчет билетов?

— Я сказала, что они купили их в последнюю минуту. Кто-то продавал два билета на улице, потому что не мог ими воспользоваться. Его девушка заболела или что-то в этом роде.

— Почему же ты мне не сказала об этом раньше?! — несколько необоснованно возмутился Арчи, и Ронни тут же ощетинилась:

— А потому, что мы нечаянно оставили дома нашу полицейскую форму и приборы для чтения мыслей. Если б знать, что сегодня вечером мы выступаем в роли тайных агентов, то в антракте представили бы тебе полный отчет.

Арчи обернулся к Фоллоуфилду.

— Разве мы не велели Браво дежурить перед входом?! — гаркнул он в сердцах. Потом снова повернулся к Леттис: — Извини меня. Ты могла бы пойти с сержантом Фоллоуфилдом к главному входу и помочь ему найти эту пару?

— Конечно! — охотно отозвалась Леттис. — Мы идем брать преступника. Это потрясающе!

Не успели они удалиться, как с лестницы послышались торопливые шаги и в дверях появилась Лидия; лицо ее было бледнее, чем в сцене смерти. Едва держась на ногах, она судорожно ухватилась за перила и изумленно уставилась на ждавшую ее внизу маленькую компанию, явно не в состоянии понять, почему все они так спокойны. Прошло всего несколько секунд, прежде чем Лидия заговорила, но в эту кратчайшую паузу у Пенроуза успело появиться странное ощущение, что ему дали роль в скверной мелодраме и сейчас последует реплика его партнерши, суть которой он и так уже знает.

— Ради Бога, идемте скорее! — вскричала Лидия, подтверждая его худшие опасения. — Он этого не заслужил.

Тело Бернарда Обри лежало в его кабинете, и Пенроуз молча согласился с Лидией: никто такого не заслуживал. В его позе не было и тени умиротворенности, ничто в ней не указывало на то, что этот человек нашел в смерти покой, который мог бы послужить утешением для живых, и Арчи представил, какой ужас охватил Лидию, когда она увидела это измученное страданием тело. По правде говоря, несмотря на многолетний опыт, он и сам до сих пор неумел относиться к подобному зрелищу безучастно.

На спинке маленького дивана лежал фрак; Обри так и не успел переодеться в него после спектакля. На продюсере был сценический костюм, благодаря чему сцена смерти на первый взгляд казалась розыгрышем, но явные следы отравления на лице и шее, скрыть которые гриму оказалось не под силу, свидетельствовали о гибели всерьез. Может быть, сурьма или ртуть, размышлял Пенроуз, а скорее всего мышьяк, да и на борную кислоту тоже похоже. Судя по всем внешним признакам, ядом могло быть любое из этих веществ, но какое именно, покажет только вскрытие.

Привлекательные, почти не тронутые возрастом черты лица Обри предсмертная агония изменила до неузнаваемости. Его тусклые, неподвижные глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит, и их бессмысленный взгляд вкупе с приоткрытым ртом и отвисшим подбородком, придавшим лицу глупое и уродливое выражение, совершенно не свойственное живому Обри. Верхняя часть его костюма — рубаха, покрытая фальшивой кольчугой из фетра, оказалась разодрана в клочья, а вся грудь и шея расцарапаны до крови скорее всего в отчаянной попытке заглотнуть последние капли воздуха. Одна рука его была прижата к груди, а вторая, с растопыренными пальцами и обращенной вверх ладонью, распростерта в сторону двери — словно умоляя смерть повременить со своим приходом.