Елена Муравьева - ЖИЗНЬ в стиле С

Овцы, таким образом, — целы; волки — сыты, а общество по обыкновению пребывает в неведении. Попивая чаек, обыватель, восхищается революционером, надеясь, что тот устроит для народа прекрасное будущее и одновременно с тем гордится защитницей государственных устоев — полиций, бодро стоящей на страже порядка.

И только ваш покорный слуга, неуемный Аноним, не зная покоя, снует повсюду и сует во все длинный репортерский нос.

Напоследок, прогноз. Что произойдет с боевой дружиной без Ивана Ивановича? Скорее всего, партия попробует поставить во главе боевиков другого человека. Однако тому вряд ли удастся удержать бразды правления. Рядовые исполнители, разочаровавшись, разуверившись в своих командирах, не станут больше подчиняться и перейдут на позиции самоуправления. Боевые акции примут широкий, но местный характер. Центральный террор исчезнет. Провинциальный же полиция со временем возьмет за горло. Без денег, без должного уровня организации, террористы перестанет быть реальной силой. В итоге, партия, насчитывающая примерно пятьдесят тысяч членов и триста тысяч сочувствующих по итогам весны 1905 г., перейдет к агитационно-парламентским способам работы и займет вскоре достойное место в Государственной Думе, к радости своих зарубежных инвесторов из Нью-Йорка, Чикаго, Бостона, о щедрости которых ходят легенды. Есть свидетельства о денежном транше в 2 100 000 рублей. Вероятно, это не единственный взнос, сделанный американским капиталом за возможность получить доступ к управлению политикой и экономикой страны.

Что полиция? Она тоже не останется в накладе. В 1902 г. число охранных отделений резко увеличилось и теперь на каждых восемь революционеров приходится по одному сотруднику полиции. Опираясь на такую армию, кем может стать министр МВД? Ответ прост — вторым после премьера человеком в империи, главным претендентом на любую государственную должность.

В доказательство, предлагаю вспомнить биографии нынешнего, а также пары предыдущих премьеров и …прощаюсь. Террор сделал свое дело, террор может уйти. Уйду и я, дабы не наскучить вам своими размышлизмами».

В телефонных разговорах с Валерией Ивановной Таня обретала почву под ногами, привыкала к новой реальности.

— Так странно. У меня такое ощущение, будто прошлое мое куда-то подевалось. Мне даже кажется, его не было вовсе. Я не думаю о Генке, не боюсь его. И что удивительно, он понял это и больше не угрожает мне. Он вообще словно забыл обо мне и детях.

— Да, он изменился после каталажки. Стал тише, умиротвореннее. Пьет, правда, не просыхая, но ни к кому не цепляется и баб не водит больше, — рассказывала новости соседка.

— Пусть пьет. Мне до него дела нет. Его жизнь меня больше не касается.

— Все-таки столько лет вместе.

— И слушать не хочу. Он — мой вчерашний день. Я его почти забыла. Я словно родилась заново и не думаю о прошлом и будущем. Я живу настоящим, здесь и сейчас, и знаю, почему-то твердо знаю, чувствую, верю, все будет хорошо. Очень, очень хорошо.

— Конечно, конечно, моя хоршая. Дай только срок.

Сроки между тем поджимали.

После двухдневного эротического марафона, Андрей внезапно, наночь глядя, уехал, сославшись на неотложные дела. Утром появилась Валентина, спокойная, невозмутимая, загадочная, как сфинкс. От непривычной немногословности веяло чем-то запредельным.

— Перебирайся ко мне на дачу, Андрея не будет долго, — то ли предложила, то ли приказала.

— Как долго не будет Андрея? — спросила Таня.

— Понятия не имею.

Почему Рощины распоряжаются ею? Почему указывают, где жить и что делать? Ну, беременна она от Андрея, ну и что? Разве это повод для бесцеремонности, возмутилась Таня, однако, стала собирать вещи.

— И правильно девочка, молчи, не спрашивай ничего, — оборвала Валентина невысказанные возражения

Все следующие дни Рощина старательно избегала встреч, уезжала с дачи рано, возвращалась поздно. Когда терпеть неопределенность и сдерживать раздражение стало невозможно, Татьяна в шесть утра явилась на кухню, где и застала Валентину с чашкой кофе в руках.

— Еще немного и никто не возьмется делать мне аборт, — объявила вместо приветствия.

— Извини, я спешу… — Валентина смущенно отвела взгляд. Затем взяла из вазы яблоко, покрутила в руках, с сомнением покачала головой, вернула на место. — Тебе не о чем беспокоиться. Все в порядке.

— Но… — начала Таня.

— Больше я ничего скажу. Пока.

— Что значит, пока?

— То и значит. Пока не появится Андрей, пока вы не выясните отношений окончательно и бесповоротно, ни о каком аборте не может идти речь.

— Когда мы виделись в последний раз, он не хотел ребенка.

— С тех пор много воды утекло.

— Возможно, у вас что-то изменилось. У меня все по-прежнему.

— Давай не будем торопиться. Брат скоро вернется.

— Но время не терпит.

— Времени более чем достаточно. У нас в запасе почти неделя. И не думай гадости об Андрее. Он занят очень важным делом, которое касается вас обоих.

— Когда он вернется? — в вопросе прозвучало столько нетерпения, что Таня смутилась.

— Соскучилась? — понимающе улыбнулась Валентина Петровна.

— Нет, — не хотелось признавать очевидное.

— Да, — сделали это за нее.

Таня терялась в догадках, что произошло? Куда подевался Рощин? После позднего разговора с Валей он вернулся сам не свой, бледный в синеву, с дрожащими пальцами. С порога уронил: «Я уезжаю. Тебя оставляю на Валю…» Кажется, хотел что-то добавить, но будто подавился словами, смешался, опустил глаза в пол.

— Андрей, — если бы за несколько минут до того не позвонила Валина дочка, не передала приветы от детей, если бы Никитка не выхватил трубку и, захлебываясь от восторга, не вывалил последние новости, Таня бы решила — случилось что-то страшное.

— Где ты взялась на мою голову? — пробормотал невнятно Рощин. Интонации Таня не поняла. То ли ненависть, то ли крайний восторг. — Танюшка… — Андрей шагнул к ней, взял в ладони лицо, заглянул в глаза. Зрачки его метались, будто искали тропинку к ее мыслям.

— Танюшечка… — Губы дрогнули, слова, превозмогая запреты, рванулись наружу. Но нет, Андрей не решился, не продолжил. Молча притянул к себе, обнял крепко, прижал голову к плечу. И засуетился, заспешил, роняя маловразумительные фразы, схватил сумку, бросился к двери. Не успела Таня, не рискнула рта раскрыть, как услышала со двора урчание двигателя и шуршание шин.

Рощин умчался в ночь, оставив ее в неизвестности и растерянности. Что случилось, мучилась Таня от любопытства. Любопытства не более. Валентина могла не успокаивать ее. Все будет хорошо — Таня это знала. Странный оптимизм ни чем не объяснялся. Разве что глупостью и недальновидностью. Таня сердилась на себя, пыталась хоть в малой степени оправдать собственную бездеятельность. Надо найти Андрея, надо заставить его принять решение, надо переговорить с Валентиной…. тысячи «надо» разбивались вдребезги об радужное безмятежное «успею».