Ольга Сухаревская - Горе побеждённым

Собакин объяснил цель визита. Хозяин указал рукой на кресла.

- Нам рекомендовали вас как ближайшего приятеля покойного господина Поливанова, – начал Собакин.

- Ну, это громко сказано. Во-первых, его единственный и настоящий товарищ – Василий Андреевич Ушинский. А во-вторых, довольно большая разница в возрасте никогда не давала мне права настолько забыться, чтобы я считал себя вправе запросто приятельствовать с Алексеем Алексеевичем, хотя, не скрою, они с Василием Андреевичем, по доброте душевной, мне покровительствовали, - предельно вежливо объяснил Лавренёв. Всем своим видом он давал понять, что и в дальнейшем останется таким же отстранённо-вежливым, не более.

- Я полагаю, что из-за их расположения к вам, вы часто виделись. Вот и в тот злополучный, для господина Поливанова, день вы были у него дома с полковником Ушинским, - не отступал Собакин.

- Да. Я с полковником заезжал к нему днём, чтобы вернуть долг. Я был должен Поливанову деньги и в тот день их вернул. Вот и всё.

- Вы долго у него пробыли?

- С час. А потом уехал домой спать. Видите ли, до этого я сутки играл в карты.

Сыщики переглянулись.

- А о чём вы разговаривали, когда были у господина Поливанова? Ведь, не сидели же вы молча, целый час?

- Не знаю, стоит ли об этом рассказывать, – замялся Лавренёв. – Дело касается полковника. Василий Андреевич в тот день не отпускал меня ехать домой. Вероятно, он хотел, чтобы я был свидетелем его объяснений с Алексеем Алексеевичем.

- А что такое?

- Поливанов неоднократно ссужал деньгами полковника, чтобы расплатиться с карточными долгами. Кстати сказать, заимствовали многие, не он один. А тут Ушинский разжился большой суммой – продал своё имение. Он одинокий вдовец и оно его только связывало. В тот день полковник потребовал, чтобы Поливанов назвал сумму, которую он ему должен, а тот наотрез отказался.

-Что ж, полковник не помнит своих долгов?

- Если вам так интересно – спросите у него сами, – отрезал Лавренёв.

- Чем закончился разговор?

- При мне они ни до чего не договорились, но помню, Ушинский сказал, что, если Алексей Алексеевич не возьмёт долг, то он потребует письменный отказ и отдаст эти деньги в какой-нибудь приют. За этим я и был нужен, как свидетель, чтобы не было разговоров о том, что Василий Андреевич живёт на счёт Поливанова.

- А что, такие разговоры ходили?

- Сидя за игрой в нашем клубе, граф Штакельберг со смехом обмолвился своему визави – молодому графу Хвостову, чтобы тот поостерёгся бездумно гнуть углы, если у него нет к услугам кармана господина Поливанова, как у полковника Ушинского. Василию Андреевичу рассказали об этой истории слишком поздно. Граф уехал надолго заграницу. Полковник тут же стал принимать меры, чтобы расплатиться с Поливановым - продал имение - и собрался ехать искать графа в Европе, чтобы вызвать его на дуэль.

- В тот день Поливанов говорил ещё о чём-нибудь, кроме расчётов с Ушинским? Например, как и с кем он собирается провести вечер?

- Я, даже то, что рассказал вам - с трудом вспомнил. У меня голова была как кипящий котёл. Согласитесь, так долго сидеть за картами – это тяжело.

Внезапно вошёл слуга и сказал, что Ивана Николаевича срочно хочет видеть матушка.

- Прошу меня извинить, господа, я ненадолго. Маман больна, – и, не дожидаясь ответа, быстро вышел.

Пока Лавренёва не было, Ипатов рискнул поинтересоваться:

- А что такое – «гнуть углы»?

- Когда игрок удваивает ставку – загибает угол карты.

Вернулся нахмуренный хозяин.

- Простите, что мы так долго вас задерживаем, – счёл нужным сказать Собакин. – Если позволите, последний вопрос. В клубе сказали, что в тот вечер вы всё-таки были в Английском клубе и не один, а в компании некоего господина Мозена.

Лицо Лавренёва пошло пятнами.

- Это к делу, по которому вы пришли, не имеет касательства, – с вызовом ответил он. - А раз так, то я не собираюсь посвящать вас в свою жизнь. В тот вечер я Поливанова не видел и был занят своими личными делами.

- Простите великодушно, Иван Николаевич. Я не хотел вас ничем задеть. Просто вызывает некое недоумение сумбурность вашего рассказа: только что, вы нам так ярко живописали свою усталость и вдруг, нате вам: вместо освежающего сна вы поехали в Английский клуб на встречу с господином Мозеном.

Лавренёв сидел перед сыщиками, наливаясь злостью.

- Хорошо, я объясню, хоть и не обязан. По дороге домой я совершенно случайно у своего дома встретился с французом. Он уговорил меня съездить в клуб и провести с ним время. Я не смог отказать такому сановному человеку и поехал. Мы там проболтались по залам часа два, и я уехал, наконец, домой.

- Интересно, что за нужда заставила вас два часа беседовать с этим «сановным человеком», если вы были таким уставшим? О чём вы говорили?

- Ни о чём существенном. Повторяю, господа, у меня голова была, как кипящий котёл. Я уже больше суток не спал.

Сыщики поняли, что они больше ничего здесь не услышат и откланялись

На выходе их остановил лакей и попросил зайти к хозяйке, Софье Александровне, которая обитала во втором этаже. Поднимаясь по лестнице, Ипатов не удержался и потрогал чу;дные резные перила, выполненные в виде длинной виноградной плети. В материальном смысле, замужество княжны Телешовой было точно удачным. Покойный Лавренёв видимо соответствовал своей родовитой супруге. Даже коридоры и лестницы были заставлены ценными безделушками, а по стенам висели дорогие французские гобелены.

Лакей открыл двери в покои хозяйки. Мужчины ахнули. Гостиная, куда их привели, поражала обилием позолоты. Стены и мебель были обиты шёлком цвета чайной розы и щедро затканы золотыми листьями. Большие зеркала, в позолоченных рамах придавали помещению пространственный объём и царское великолепие. Этот эффект усиливался от хрустальных вещиц, расставленных повсюду. В них искрился, преломляясь разноцветными брызгами, солнечный свет, который беспрепятственно лился из больших распахнутых окон.

«Такие дома можно людям за деньги показывать и на это безбедно жить», – сердито подумал Ипатов.

На тонком золочёном канапе полулежала, укутавшись в тёмную персидскую шаль, мать Лавренёва. Тёмные, без признаков седины волосы, были уложены в безукоризненную гладкую причёску с низким пучком. Узкое лицо с большими тёмными глазами и аристократически тонким носом, несомненно, привлекало к себе внимание в молодости. Со временем оно изменилось, и не в лучшую сторону: появилась гневливая складка между бровей, нижняя часть лица потяжелела, уголки губ презрительно опустились вниз. Весь облик госпожи Лавренёвой говорил о том, что эта женщина привыкла слышать только себя. К тому же, было видно, что она больна и серьёзно: тёмные круги под глазами, мертвенная бледность и пересохшие губы были тому доказательством.