Ольга Сухаревская - Горе побеждённым

- Ну, ты даёшь, паря. Думаешь, если я на Лёнчика батрачу, так я и с Рыжиком Вась-Вась?

- Червонец твой, если сделаешь, как говорю, – соблазнял его Собакин.

- А что я ему набалаболю?

- Скажи: Яша Нерчинский хочет с тобой познакомиться на деле, о котором ты думаешь, что «идёшь на клей». Рыжик поймёт, о чём речь.

- Смотри, Клоун, если восьмеришь, он тебя порвёт на ремешки.

- Кончай баланду травить, веди.

- Что, прям счас?- обалдел Расписной.

- А-то. Веди, говорю.

- Оставь деваху хоть у Маньки-самогонщицы. Ей с нами нельзя.

- Я её здесь не оставлю, – отрезал Собакин. – Знаю я вас, чертей недорезанных. Веди. У меня в той стороне знакомый есть. Там Нюша меня и подождёт.

Расписной хохотнул вонючим ртом:

- Ишь, какой недоверчивый. Смотри, тебе видней.

Троица вышла на площадь через «Сибирь». Шли быстро, сворачивая то сюда, то туда, но было впечатление, что кружили на одном месте. Было уже хоть глаз коли. Наконец, валет открыл какую-то дверь. Пахнуло смрадным теплом.

«Ночлежка», - подумал Ипатов.

Сердце у него бешено колотилось. Страх мешал осмысливать происходящее, и только инстинкт самосохранения подсказывал, что нужно, как можно ближе держаться к начальнику. Удивительно, но даже в этой кромешной тьме, местные безошибочно отличали женское обличье Александра Прохоровича, да так, что пару раз ему пришлось бить по чьим-то шаловливым рукам и прибавлять шаг. Собакин понял причину, по которой помощник постоянно наступал ему на ноги и пустил «девицу» впереди себя.

От ночлежки на версту несло безысходной нищетой. Расписной, как первопроходец, переступал через чьи-то тела, скрюченные на полу, за что в ответ его осыпали отборным матом. Они долго петляли по узким проходам.

- Почти на месте, – вдруг сказал валет. – Говорю, от твоей девки надо отделаться.

- Мы что, уже в Сухом? – спросил Собакин.

- Ну. За поворотом ихний первый стрём.

- Где-то здесь обитает Сказочник. Я Нюшку у него оставлю.

- Ну, ты даёшь! – зашипел на него Расписной. – Раньше не мог сказать? Мы давно мимо его дыры вальсом протанцевали.

- Давай назад, - отрезал Яша.

- Смотри сам. Там от дури не продохнёшь, – вздохнул Расписной и повернул назад.

Они опять пошли по бесконечным переходам, пока не оказались в большой комнате, где в углу стояла маленькая жаровня. Вдоль стен возвышались двухъярусные нары. На полу рядами лежали рваные матрасы.

«Ночлежка, что-ли?»– подумал Ипатов.

Чья-то рука разворошила угли, чтобы осветить пришедших. На низенькой скамейке у огня сидел сгорбленный старик с длинной седой бородой и такими же длинными космами. На его голове торчал чудной остроконечный колпак с кисточкой.

Собакин наклонился к нему и что-то зашептал в ухо.

В подвале было очень душно. Присмотревшись, Ипатов увидел, что большинство ночлежников курят длинные трубочки с черешками размером с напёрсток.

«Так это опиумный притон, - понял он. – Теперь понятно, почему старик – Сказочник».

Тем временем опиумщик поманил деваху к себе.

- Видишь лежак? - тихим голосом спросил он, указывая в дальний угол. – Ложись и, как умри, поняла?

«Девица» кивнула и выразительно посмотрела на своего «любовника».

- Не смотри так, милая, – погладил «подругу» по кудлатому парику Яша. – Поспи, а я мигом обернусь и тебя заберу.

- А если не заберёт, – хмыкнул Сказочник, – я тебя Яузе отдам.

«Как это, Яузе?» - лихорадочно соображал Ипатов.

И как-будто, услышав его мысли, Расписной шепнул:

- Ты, цыпа, лежи и не пикай, пока мы не вернёмся. Здеся рядом каменный ход прямо к реке. Отседова «идут купаться» все хитровские «жмурики».

У Александра Прохоровича в животе образовался ледяной ком.

«Это значит, что отсюда они сплавляют всех мертвецов прямо в Яузу».

Собакин похлопал его по спине и подтолкнул к нарам.

- Я недолго, – сказал он почти своим голосом.

Ипатов лёг на вонючее тряпьё, как в могилу.

С помощью Расписного парочка беспрепятственно прошла два охранных поста банды и была остановлена только у последнего заграждения: вонючего отхожего места, загаженного до последней возможности ещё на подходе. Их стрёмный развлекался тем, что прицельно бросал нож в дощатую перегородку уборной. На сей раз Собакину пришлось остаться ждать в смрадном закутке, пока валет пошёл объясняться с шайкой. Наконец, Яшу Нерчинского допустили до Феди. Это был кряжистый мужик лет сорока с недоверчивым и угрюмым лицом, лысый и толстомордый. На его зубах поблёскивали золотые фиксы, в ушах висела золотая серьга, а на шее - толстая золотая цепь.

- Баланду не трави, говори сразу, зачем пришёл, – предупредил гостя Федя, вертя в руках засаленную колоду карт.

- Тебя навели на крышу, расписали, что там - клей, а там - порожняк. Будет большой шухер и всех вас сдадут в ломбард, – просипел Собакин.

- А кто ты такой, чтобы я тебе верил? – сощурился Рыжик.

- Ты может и Лёнчика-Юшку не знаешь?

- Каждый сам по себе. С каких пор у него забота, что я завалюсь?

- У нас там свой интерес.

- Мне на это нас…ть – огрызнулся Федя.

- Ладно. Значит, не договорились. Адью.

- Погодь. О чем не договорились? – занервничал Рыжик. – Ты ж ничего не предложил.

- Тебе мало, что тебя предупредили?

- А может, ты меня с твоим Лёнчиком на понт берёшь? Может, вы решили сами дармовую покупочку сделать?

- Тебе решать, Рыжик, – согласился Собакин. – Можешь сам проверить, кто туфту гонит. Но, только, тогда - не обессудь. И я с тобой не прощаюсь. Свидимся на холодке, когда ты будешь нары нюхать и мне пятки лизать, чтобы я тебя обратил до родной Хитровки.

- Кончай базлать, – остановил его Федя. – Что ты, в натуре, предлагаешь?

- Расскажи мне про дело, которое тебе дядя предложил, а я тебе скажу, как его обойти без базара.

Федя засопел. Жаба недоверия сидела на его жирной груди. Собакин это понял и дожал:

- Я закон знаю, Рыжик. Давай, сунемся вместе. Если наводка чистая – весь хабар твой. Мне нужен только дядя с конфетой. Эту сладость тебе всё равно не проглотить.

- Это почему же?

- За эту цацку за тобой не только легавые, но и чужие до дубака будут гоняться. Тебе это надо? – вразумлял уголовника Собакин.

- А тебе? – прищурился Федя.

- Мне дядя нужен. За ним должок.

- Если он, падла, меня подставить хотел – за ним такой должок будет, что пожалеет, что родился.

- Не гоношись, – осадил его Клоун. – Дядя – мой. И не вздумай масть менять, понял? Если бы не я, после липового-то клея, ты бы со своими, как пить дать, попался. И получается, Федя, что ты в кабале у меня, по-любому.

Все замолчали.

- Значит так, – улыбнулся Федя золотым ртом. – Мне ваши с Юшкой заморочки не нужны. На мой век рыжиков хватит. Ты зря здесь пуп рвал. Я ведь этому барбосу во взаимности отказал. Он от меня ни с чем ушёл. А тебе я дал выступить, чтобы узнать, что тогда ко мне приплыло: порожняк с дерьмом или дело фартовое. Так что - никакой кабалы, запомни. Ты ещё мне, сявка залётная, отстегнёшь, если хочешь этого дядю взлохматить.