Кэролайн Роу - Снадобье для вдовы

Он бы понял своего хозяина, если бы тот простоял у постели незнакомца часы, а то и дни. Лекарь чувствовал ошеломляющую ответственность перед любым человеком, который (или которая), будучи больным или раненым, доверялся его искусным рукам. Как и Ракель, печально подумал он, хотя некоторые пациенты все же не вызывали у нее такой привязанности, как другие. Но почему этот незнакомец, кем бы он ни был, по пути в Барселону так обеспокоен судьбой Паскуаля, какого-то мелкого чиновника?

Юсуф уже представил, как все они стоят вокруг него до заката, затем идут домой и вновь поднимаются среди ночи, чтобы начать их путешествие. Слишком возбужденный, чтобы ждать дальше, он выскользнул из комнаты в коридор.

Отец Бернат, вечно занятый секретарь-францисканец епископа, стоял возле двери, ничего не делая. На него это тоже было совершенно не похоже. Да и вообще все, за исключением его хозяина и Ракели, вели себя крайне странно.

— Почему бейлиф дежурит у постели Паскуаля? — спросил Юсуф.

Некоторое время назад он обнаружил, что величайшая слабость Берната — любовь к слухам, и он знал обо всем, что происходит во дворце.

— Паскуаль Робер недавно работал на него, — сказал Бернат. — Когда он был здесь в последний раз, Улибе попросил Его преосвященство порекомендовать ему надежного человека, и Его преосвященство предложил ему Паскуаля. Его преосвященство крайне расстроен, — добавил Бернат, словно это был самый непонятный аспект всего инцидента.

— Он должен был ехать с нами? — спросил Юсуф. — Никто ничего об этом не говорил.

— Не знаю, — покачал головой секретарь. — Но на прошлой неделе и он, и его мул исчезли. Посреди ночи.

— Я бы не стал сидеть у постели человека, который оставил меня таким образом, — зевая, сказал Юсуф. — Как бы то ни было, если мы не уезжаем до Улибе Климена, мне лучше вернуться к ним — вдруг я понадоблюсь.

Когда Юсуф вернулся в комнату, лекарь стоял, склонившись над Паскуалем, приложив ухо к груди пациента и положив ладонь на его шею. Ракель стояла у подушки с чистой тряпицей в одной руке и кружкой воды — в другой. Раненому явно стало хуже. Его лицо посерело и осунулось, а тело, казалось, съежилось до костей. Но глаза его были открыты, и он пристально смотрел на Улибе. Схватив большого человека за предплечье, он что-то быстро говорил ему тихим голосом.

Лекарь выпрямился и, отступив назад, негромко позвал:

— Ракель.

— Да, отец, — отозвалась девушка, передавая кружку и тряпицу Юсуфу.

— Выйди на минутку в коридор. Я слышу голос Его преосвященства. А ты присмотри за раненым, Юсуф, и позови меня, если будет нужно.

— Да, хозяин, — отозвался мальчик, в который раз поражаясь, как тот определяет, что это он вошел в комнату. Получая указания лекаря, мальчик одновременно прислушивался к тому, что говорил Паскуаль. Тот очень торопился, но говорил так быстро и с таким непонятным для Юсуфа акцентом, что тому удалось разобрать всего несколько слов.

Раненый умолк, чтобы перевести дыхание. Склонившись над ним, Юсуф поднес к его губам кружку с водой, а затем осторожно протер влажной тряпицей лицо. Сделав это, он тактично отступил на шаг назад.

— Я должен сообщить об этом немедленно, — промолвил Улибе тихо, но абсолютно разборчиво. — Но неужели вы не можете сказать, кто это сделал? Может быть, вы видели его хотя бы мельком? Одежда? Голос? Был ли он верхом?

Звук открывающейся двери заставил Юсуфа обернуться, и он увидел, что в комнату входят Его преосвященство епископ, его хозяин и Ракель.

— Я знаю достаточно хорошо, — прошептал раненый и болезненно закашлялся.

Юсуф быстро подскочил к нему, чтобы утереть ручеек крови, выступивший на губах. Ракель что-то быстро прошептала отцу.

Паскуалю удалось сделать еще один глубокий вдох и продолжать говорить голосом, больше похожим на бормотание. Он замолчал и улыбнулся. Или, возможно, подумал Юсуф, это гримаса боли. По-прежнему, это казалось улыбкой. Затем он закрыл глаза, словно сосредотачивал свои утекающие силы для нового вздоха.

— Ваше преосвященство, теперь или никогда, — печально произнес лекарь и в сопровождении дочери вышел в коридор, в то время как двое священников вошли в комнату для исполнения соборования. Юсуф, положив салфетку и поставив кружку, быстро выскользнул из комнаты следом за ними.

За то короткое время, что они провели у одра умирающего, начался день. Едва Юсуф открыл рот, чтобы задать вопрос своему хозяину, звон колоколов заглушил все остальные звуки. Когда они растаяли в воздухе, он осознал, что повсюду во дворце уже полно людей, проснувшихся, одевшихся и приступивших к своим повседневным заботам. Разговоры, типичные для дня, не имели ни малейшего отношения к событиям, случившимся перед рассветом.

— Какие это были колокола? — спросил он, неожиданно испугавшись, что сейчас уже позднее, чем он думал.

— Первые часы, — с отсутствующим видом ответил Бернат, продолжавший свое дежурство в коридоре.

— Он умирает, — тихо сказал Исаак. — Мы ему больше ничем не в силах помочь.

— Никто в этом не сомневается, — ответил Бернат. — Мало кто проживет дольше после удара в спину ножом столь необычной длины.

— Вы видели оружие? — спросил Исаак.

— Да, — кивнул Бернат. — Очень хороший кинжал с длинным клинком из отличного металла и оканчивается заостренным концом.

— То есть человек, который им владел, носил его, чтобы использовать по назначению, а не для показухи, — уточнил Исаак.

— Вне всяких сомнений.

Дверь открылась, и вышел Улибе в сопровождении епископа.

— Он скончался, — грустно сказал Улибе.

— Друг мой, мы похороним его со всеми надлежащими почестями, — заверил его епископ. — Он был добрым человеком. Бейлиф, я знаю, что вам давно пора трогаться в путь, но прежде мне хотелось бы уладить кое-что. Бернат?

— Разумеется, Ваше преосвященство, — подтвердил Улибе.

— Да, Ваше преосвященство, — сказал секретарь.

— Юсуф, ты готов? — пробормотал Исаак.

Юсуф подошел поближе к слепому хозяину.

— Да, — сказал он, — хотя за это время успел проголодаться.

— Не волнуйся. Юдифь не даст нам умереть с голоду, — усмехнулся Исаак и мягко опустил ладонь на плечо мальчика, давая понять, что он готов идти.

Однако Беренгер, похоже, был настроен заняться делами прямо в коридоре.

— Когда я вошел в комнату, он говорил, но так тихо, что я ничего не смог разобрать. Какими были его последние слова? Он назвал нападавшего?

Улибе Климен покачал головой.

— Ваше преосвященство, он был в обычном для такой раны состоянии и просто что-то бормотал, на что натыкался его разум. Мало что из сказанного им имеет какой-либо смысл.

— Каковы были его точные слова? — прищурился Беренгер.