Кэролайн Роу - Снадобье для вдовы

— Что ж, как скажешь, — кивнул молодой человек.

Прежде чем оставить их в одиночестве, слуга принес поднос с вином, прохладной водой, оливами и орешками.

— Клара, — начал Улибе спокойным уравновешенным голосом, словно врач, задающий вопросы пациенту.

— Все, что вам требовалось обо мне знать, вы знаете и так, — нахмурилась Клара. — Я сирота. Меня воспитали сестры-монахини. У меня нет ни гроша. Вот и все.

— Сколько тебе было, когда тебя приняли в сестры? — спросил он.

— Точно не помню, — быстро ответила она. — Не очень много.

— Я тебе верю, — ласково, кивнул он, изо всех сил стараясь не выдать обратного. — Ты помнишь, как давно работаешь на эту женщину?

— О да, конечно, помню. Почти три года. — Клара посмотрела на свои руки, красные и огрубевшие от работы. — И за все это время мне ничего не заплатили. То, что я приносила с работы, должно было пойти в дополнение к моим деньгам для приданого, — ворчливо добавила она. — Крошечного приданого, но достаточного для того, чтобы я не оказалась на улице.

— У тебя были деньги, когда ты пришла в монастырь? — спросил Улибе.

Клара помолчала, словно стесняясь правдивого ответа:

— Совсем чуть-чуть. Несколько су, — вздохнула она. — Но я не могу вернуться и за ними, ибо моя хозяйка пойдет прямиком в другой монастырь, чтобы пожаловаться, что я убежала.

— Клара, я это все понимаю. От тебя и не требуется туда возвращаться. Но, — с любопытством спросил он, — скажи мне, сколько тебе должны были платить?

— Первый год — ничего. После этого — три фунта в год. Девушки-судомойки не ценятся слишком высоко.

— Сколько ты должна была там пробыть?

— Семь лет.

— Восемнадцать фунтов, — изумленно подытожил Улибе. — Кстати, — как бы между прочим сказал он: — Ты не назовешь мне имя своего отца?

Клара побледнела, как лед.

— Не могу, — прошептала она. Ее плечи поникли, а руки, аккуратно, как у любой воспитанницы монастыря, сложенные на коленях, задрожали. Она торопливо спрятала их в широкие рукава одолженного балахона и, почти успокоившись, ответила: — Понятия не имею.

— А своей матери? — Клара покачала головой.

Все это время Мундина смотрела на нее с выражением, больше похожим на недоверие, нежели на сочувствие.

— Это были плохие времена для христианского народа, — пробормотала она. — Не правда ли? Столько людей умерло. А ты помнишь своего дедулю? — В ее голосе появились мягкие раскатистые нотки, подобные журчащему ручейку. — Я была очень молода, когда умер мой, но я его помню лучше некуда. Я называла его Маленький Папуля. Он был маленького роста, не такой большой, как мой отец.

— Мой дедушка? — переспросила Клара и невольно расслабилась, ибо теперь речь шла не о родителях. Когда она повернула голову к окну, ее глаза были затуманенными и расплывшимися. — Да, я его помню. Я называла его Дружочек. Он приносил мне сласти, смешные халатики, а когда умерли все… умер и он. — Когда она подняла голову, все ее лицо было в слезах. Девушка промокнула их рукавом платья и откинула назад свои грубо подстриженные волосы. — Но это — было очень давно, — жестко сказала она. — Я его почти не помню.

— А почему «Дружочек»? — спросила Мундина.

— Вряд ли я стала бы называть его Дедушка Аймерик.

Улибе вскочил и подошел к окну. Некоторое время он молча стоял перед стеклом, а затем с улыбкой повернулся.

— Самое подходящее место спрятать вас в Мундиной на несколько дней — это у сестер-монахинь. И я не хочу допускать чудовивщую ошибку, оставив вас с сестрами, которые уже тебя знают. Ты помнишь, где был тот монастырь? В пределах-городских стен или за стенами?

— В пределах города, — сказала Клара.

— В таком случае я вас спрячу у бенединктинок, у святого отца де Пуэльяса. Там вы будете в безопасности. Ты подождешь минутку? Мне надо обсудить с Мундиной, что ей делать.

— Из окна я не выпрыгну, — лукаво улыбнулась Клара. — Обещаю.

— Тетушка Мундина, клянусь — ты настоящая ведьма! С тобой люди начинают откровенничать куда быстрее, чем со всеми этими платными костоломами, что есть на службе у всех королей! — с триумфом воскликнул Улибе. — Сласти и смешные халатики! Ее дед, безусловно, был богатым человеком!

— То, что не бедняк, это точно! — подтвердила Мундина.

— Если ее мать была «несчастной бедняжкой», которую соблазнили и бросили голодать с ребенком на руках (что она пытается нам доказать), то у нас есть маленькая надежда выяснить, кто это был. Но я знал, что это правда.

— Да. Этот голос, который то приходит, то уходит вновь.

— Даже несмотря на то, что она всерьез пыталась от него избавиться.

— Думаю, она лишь пыталась походить на других служанок, — пожала плечами Мундина.

— Чтобы обмануть нас?

— Нет, думаю, она старается подражать такой манере говорить с тех самых пор, как начала работать, — вздохнула Мундина. — В конце концов, ей известно, что ее прошлая жизнь кончилась навсегда. И было бы неплохо не забывать об этом, мой господин.

— Посмотрим, — задумчиво протянул Улибе. — Мы знаем имя ее деда и в каком году он умер. Узнать, кто были ее родители, будет довольно просто.

— Ты думаешь, ее дед умер от чумы?

— Она сказала, что в тот год все от нее умирали.

— Она могла солгать.

— Нет, тетушка Мундина. Я чувствовал, когда она говорит правду, а когда нет. На этот раз, Мундина, она говорила правду. Она была в каком-то трансе: уставшая, голодная, измученная постоянным беспокойством и отчаянием. В какой-то момент у нее больше не было сил лгать дальше… для этого она была слишком измотана. Как ручной сокол, который по команде садится на перчатку. И это все благодаря твоему голосу!

— Сколько колыбельных я вам сегодня пропела, мой господин, — лукаво усмехнулась она. — И много-много сладкого молока.

— Ты останешься с ней? — прищурился Улибе. — С этой самой минуты? Правда, это может означать путешествие.

Мундина подумала секунду.

— Ты отправишь моего сына присмотреть за домом? И заплатишь ему?

— Договорились. Твой сын может отправляться, как только будет готов. А теперь — к сестрам-монахиням. Не медля ни минуты.

— Да поймите же, дон Бернат, сейчас у нас совершенно нет времени для подтверждения ее безукоризненного благородного происхождения! — выпалил Улибе. — Мне бы совсем не хотелось, чтобы с ней что-то стряслось, пока я этим занимаюсь. Она будет в полной безопасности с ее величеством на Сардинии. — Он сидел в зале дворца королевы, предоставленного для приемов скрупулезно-бдительного Берната де Релата, казначея королевы Элеоноры. Во всяком случае, у самого казначея был такой вид, словно присутствие здесь Улибе вызывает у него лишь законное недоумение.

— Что озадачивает меня больше всего, сеньор Улибе, так эта ваша заинтересованность в судьбе этой осиротевшей девочки. — Де Релат окинул его взглядом, говорившим сам за себя. — Даже если она владеет языком не хуже настоящей графини, вам прекрасно известно, что в случае необходимости этому возможно научить любого ребенка соответствующей внешности. Если, господин Улибе, это девушка из простых судомоек и вас так привлекает ее красота, то вы вполне в состоянии найти ей надежное убежище и без моего содействия.