Гонсало Гинер - Тайна масонской ложи

Тревелес подумал, что эта информация может быть интересной послу Кину, и этого будет вполне достаточно для того, чтобы получить от него взамен имена тех двух масонов, которых Тревелес жаждал предать суду. Он не сомневался, что их непременно приговорят к смертной казни.

Если он передаст данную информацию Кину, то, конечно же, предаст де ла Энсенаду, и это будет гнусным поступком. Однако он утешал себя тем, что этот поступок не только не причинит де ла Энсенаде никакого реального вреда, но и, наоборот, даже может принести ему пользу. Поскольку Тревелес тоже с неприязнью относился к Англии, он считал, что если его действия приведут к еще большей напряженности в отношениях Испании с этой страной, то испанский король будет вынужден сблизиться с Францией — чего, в общем-то, желал и де ла Энсенада. Тревелес, конечно же, не отрицал низости своего поступка, но все же пытался оправдать себя хотя бы в своих глазах размышлениями о возможных позитивных последствиях своих действий.

Лицо Беатрис уже не было похоже на лицо шестнадцатилетней девушки: казалось, что за прошедшие два дня она заметно повзрослела.

Амалия стала ее единственной связью с внешним миром, потому что Беатрис не хотела больше видеть никого, кроме нее. Не считая прихода Фаустины, Беатрис никого не допускала в свои апартаменты, а сама не выходила из них с того самого момента, как ее принесли сюда после злополучной стычки с цыганами у входа в ее дворец.

Амалия каждый день ее будила, причесывала, одевала, готовила ей еду, приводила в порядок ее одежду и по вечерам укладывала спать.

Беатрис почти все время молчала. Чтобы хоть как-то с ней общаться, цыганке все время приходилось преодолевать некий психологический барьер. Впрочем, она понимала, что молчание Беатрис является следствием каких-то сложных процессов, происходящих в ее душе.

Сегодня Беатрис попросила Амалию установить на мольберт картину, которую она раньше тщательно от всех скрывала.

Беатрис взяла краски и, подготовив четыре оттенка белого цвета, принялась вырисовывать на однотонном голубом небе контуры облаков, чтобы сделать картину более реалистичной.

На этот раз — с разрешения Беатрис — Амалия подошла к ней вплотную и стала внимательно рассматривать картину. У нее вызвали восхищение изящность штрихов и контуров, правдоподобность выражения лица женщины-мученицы, необыкновенная выразительность ее взгляда.

— Я восхищаюсь вашим умением рисовать. Но почему вы не нарисовали этим людям лица?

Беатрис ничего не ответила. Она взяла кончиком кисточки немножко бежевой краски и нанесла ее на одно из облаков.

— Скажите мне что-нибудь, прошу вас! Я не могу выносить ваше молчание.

— Я пока не могу их нарисовать, Амалия. Я сделаю это позже — когда узнаю, кто они.

— Я вас не понимаю…

— Ты поймешь, если поможешь мне.

— Помогу в чем?

— Святой Киприан умер рядом со святой Юстиной. На этой картине изображена она одна, однако в реальной жизни сцена ее смерти была другой. Прежде чем стать христианином, Киприан был известным в Антиохии колдуном. Все жители этого города не сомневались в его колдовской силе. Киприан рассеивал тучи, чтобы предотвратить дождь; он не давал беременным женщинам родить; он разгонял рыб, чтобы их нельзя было поймать. Он мог управлять силами зла, которые — к удивлению окружающих — подчинялись ему. Его колдовство вызывало всеобщее изумление, но никто не знал, что он обладает колдовской силой потому, что заключил договор с самим Сатаной.

Амалия не понимала, какое отношение этот рассказ имеет к ее вопросу, однако она была довольна уже тем, что слышит голос Беатрис, которая после трагического столкновения с отцом Амалии почти все время молчала.

— Киприан своими заклинаниями попытался сломить волю святой Юстины и заставить ее полюбить мужчину, который хотел взять ее в жены. Этот мужчина обратился к Киприану, чтобы тот с помощью колдовства помог ему добиться того, в чем Юстина ему отказала. Однако святая Юстина была защищена крестом, и любое колдовство было против нее бессильно. Тогда сам Сатана заговорил с Киприаном и объяснил ему, что на эту женщину не действуют никакие дьявольские ухищрения, потому что благодаря имеющемуся у нее кресту ее защищает сам Бог. Узнав об этом, Киприан отрекся от дьявола и перешел под покровительство другой силы, превосходящей все остальные — он стал христианином. И обратила его в христианство эта святая женщина.

— Я не понимаю, какое отношение это все имеет к вам…

— Мою маму тоже звали Юстина.

Беатрис решила, что настал момент объяснить Амалии смысл этой картины, чтобы она узнала всю правду.

— Моя мама умерла такой же мученической смертью, как и эта святая, и я при этом присутствовала — как святой Киприан присутствовал при смерти святой Юстины. Затем произошло так, что зло вошло в меня — как оно когда-то вошло в Киприана. Поэтому эта картина указала мне путь к искуплению. И ты мне поможешь в этом…

— Я сделаю все, что вы пожелаете, хотя я по-прежнему ничего не понимаю.

— Я могу рассчитывать на твою абсолютную преданность мне? Ты сделаешь то, о чем я тебя попрошу, не поддаваясь при этом никаким сомнениям?

— Да, — твердо ответила Амалия.

— Хочешь помочь мне в том, чтобы зло навсегда ушло из наших жизней?

— Да, хотя я и не знаю, как это сделать.

— При помощи талисмана, который действует сам по себе. Ты его увидишь. Начиная с сегодняшнего дня мы начнем реализацию плана, который навсегда изменит наши жизни.

— Я готова.

— Тогда давай начнем. Дай мне свою руку…

Тон, которым Раваго разговаривал с Тревелесом, когда тот приехал к нему на их очередную ежедневную встречу, был для алькальда уже привычным: королевский исповедник даже не пытался сдерживаться. Он делал резкие заявления и давал язвительные комментарии, а также всячески выражал недоверие алькальду.

В этот раз Раваго обрушил на Тревелеса упреки за то, что тот не предотвратил гибель монахини. Священник даже попытался взвалить на алькальда ответственность за ее смерть — так же как и за другую аналогичную трагедию, которая может произойти в будущем, — потому что результаты деятельности Тревелеса, как выразился Раваго, свидетельствуют о «явной некомпетентности».

Единственное, что вызвало у королевского исповедника интерес и даже одобрение, так это попытки Тревелеса при помощи флирта с женой английского посла выудить у нее нужную ему информацию — хотя Раваго и сказал, что этих усилий было явно недостаточно. Именно об авантюре с Кэтрин священник и стал наиболее обстоятельно расспрашивать алькальда, требуя рассказать ему все подробности. Раваго обрадовался, узнав, что, несмотря на неудачную предыдущую встречу с женой Кина, Тревелес снова собирается завоевать ее расположение.